Такси! - Анна Дэвис Страница 15

Пока Стеф распинался про затею с вином, я вглядывалась в его лицо. Бледно-голубые глаза, окруженные тенями — результат сборищ, бессонных ночей, перетекавших в дни и снова в ночи… Чудесные светлые ресницы, придающие ему облик невинного младенца… Следила за движениями чувственного рта, за ямочками, то появляющимися, то исчезающими на щеках, и думала: как я могу сидеть спокойно и позволять этому волшебному мальчику губить собственную жизнь? Ведь Стеф действительно волшебный. В нем есть нечто особенное. Как бы это объяснить? Он хорош в постели — но это само собой разумеется. И у него изумительные руки, каждое его прикосновение — это нечто необыкновенное. И он замечательный слушатель — помнит все, что я ему говорила, и никогда меня не судит. И инстинктивно чувствует, когда что-то не так. Как сейчас.

— Кэт, ты чего? Ты к еде даже не притронулась.

Я с трудом одолевала следующую картофелину. К жареному пейзажу на тарелке я толком не прикасалась — просто перемешала его так, чтобы он казался поменьше.

— Я тревожусь за тебя, Стеф.

— Тревожишься? Почему?

— Кажется, на этот раз ты влип по уши. Мне бы не хотелось, чтобы это все кончилось тюрьмой.

— Ага, Кэт, радость моя. Буду сидеть дома как паинька и готовить цыпляток, да? — Ямочки исчезли. Стеф со стуком бросил вилку на пустую тарелку и отнес ее в мойку.

— Стеф, подумай как следует. Если этих испанцев поймают, они все повесят на тебя. Им же надо будет как-то отмазаться, верно? Сам посуди.

— Значит, мне нужно позаботиться, чтобы их не поймали. — Стеф взял со стола пачку сигарет. — Это все, что ты намерена съесть, после того как я столько времени потратил на готовку?

— Прости. — Я отложила вилку. — Кажется, у меня пропал аппетит.

Нас отвлекло шумное появление Джимми и Эдди: они ввалились с хохотом и пьяными шуточками, расцеловали меня в обе щеки, сграбастали в объятия Стефа и смели остатки цыпленка. Вскоре уже Эдди растягивал рот в заискивающей улыбке, демонстрируя мне золотые зубы, а Джимми требовал у Стефа подробности истории с вином и медленно тянул:

— Ты крут, Стеф, ну ты и крут.

Через час они дозрели: кто-то откупорил бутылку виски, появились карты. Обычно я покер люблю — но не сегодня.

— Извини, Кэт. — Стеф виновато пожал плечами. — Первый вечер после приезда, сама понимаешь. Не могу же я парней кинуть, верно?

— Не беспокойся. Я сама в раздрае. Увидимся попозже.

Стеф ущипнул меня за зад, когда я пробиралась мимо него, подмигнул — и вернулся к своим картам.

— Куколка ты у меня, Кэт, — заметил он. Да уж.

Цвет. Вокруг меня, рушится на меня, слепит меня. Я отбиваюсь, шарю руками, пытаюсь отыскать ту грань, где кончается цвет и начинается мир, — но нет начала, нет конца. Я не могу дышать — воздух насыщен цветом, вытесняющим кислород. Что это? Не твердь, не жидкость, не газ — просто цвет. Этого цвета не существует в спектре, его невозможно описать.

Я шатаюсь, спину скручивает судорога. Глаза широко распахиваются, я знаю, что не сплю, но вокруг только цвет, подстерегавший меня в темноте. Что за черт, где я?

— Кэт? Кэт, все в порядке. Все хорошо. Это Стеф, слышишь? Стеф.

Вспыхивает лампа, и цвет исчезает. Я вижу комнату Стефа: старая шляпа в углу, стереосистема с массивными черными динамиками, стол, компьютер, нераспакованный рюкзак, гора белья, грязных рубашек, пакетиков с презервативами. Стеф обхватывает меня руками, притягивает к груди. Золотистые волоски щекочут мне ноздри. От Стефа несет куревом, но табак не может заглушить запах свежих чернил.

Я вся в поту, сердце гулко колотится.

— Расслабься, детка, ты со мной. Все в порядке. Собравшись с силами, я заговорила:

— Опять этот сон, Стеф. Тот самый, я рассказывала. Цвет.

— Я знаю. — Его волшебные пальцы гладили меня по голове.

Мы полежали так некоторое время. Стеф успокаивал, поглаживал меня, и постепенно сердцебиение унялось. Меня отпускало.

— У меня тут подарок для тебя, — сказал Стеф, когда я приподнялась.

— Подарок?

Стеф встал и потащился к рюкзаку. Распустил завязки, залез внутрь, выбрасывая мятые майки и носки, — и вот наконец появилась небольшая коробка. Я волновалась как ребенок. Что же он мне привез?

Кукла. Пластмассовая кукла-цыганка, танцующая фламенко, в пышном красно-золотом платье. Кастаньеты в руках, гребень в волосах.

Я почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы.

— Ты помнил…

— Ну конечно. — Стеф ухмыльнулся; разметавшиеся волосы падали ему на глаза.

Я и забыла, что рассказывала ему об иностранных куклах, которых собирала в детстве. Стеклянная горка у меня в комнате была забита ими. Французские, немецкие, итальянские, бельгийские, югославские — какие угодно. Пластмассовые улыбающиеся личики и национальные костюмы. Не знаю, что сталось с моей коллекцией. Может, отец выбросил куколок, а может, они и сейчас в моей старой комнате — вместе с остальными игрушками.

Я открыла прозрачную коробку и вытащила куклу. В красных туфельках на высоких каблуках, она стояла на маленьком деревянном постаменте. Я приподняла юбочку, чтобы проверить, как всегда делала это в детстве, есть ли на кукле трусики. На ней оказалось маленькое белое бикини. Я обернулась, чтобы поцеловать Стефа.

— Спасибо!

— Да ради бога. Теперь залезай в постель и расслабься. Я там в Испании ухватил такое миндальное масло — это будет массаж всей твоей жизни.

6

Пятница, утро. Основательная тренировка в спортзале. Немудрено, что после всего съеденного меня мучили кошмары! Я собралась было с утра пораньше зарулить к Джонни и уже подъезжала к «Слону», но поняла, что для полного счастья мне недоставало именно этого. И свернула к Бэлхему. И правильно сделала, хотя и пришлось турнуть какого-то хмыря — табличка над тренажером предупреждала, что нагружать сердечно-сосудистую систему можно не более двадцати минут, а этот пройдоха резвился все сорок. Делал вид, будто в надпись не врубается, но со мной такой номер не пройдет.

Когда наклон уменьшился до нуля, я позволила мыслям вновь сосредоточиться на Стефе — на его шелковистой спине, на плечах, прямых, будто вешалка, на его нежных щеках. В одно прекрасное утро этот маленький засранец проснется в горе такого дерьма, что на одном мальчишеском обаянии вылезти оттуда будет трудновато. И не хотелось бы мне это увидеть. Я слишком его люблю.

Да я их всех люблю. В этом-то и беда. Жизнерадостность Стефа, его волшебные руки; нежные губы и трогательная беспомощность Джоэла; гремучая смесь из привязанности и непредсказуемости Эми; спокойная твердость и самоотверженность Ричарда, а что до Джонни… его трагедия, надо полагать. Вот поэтому я и держу зубные щетки в шести ванных комнатах по всему Лондону. Поэтому у меня пять мобильников, мешки под глазами и несоразмерные траты. Поэтому я и просыпаюсь каждое утро в полном раздрае, совершенно сбитая с толку. Никогда не помню, где я, — знаю лишь, что не дома.