Опороченная Лукреция - Виктория Холт Страница 14

– Вы получите все надлежащие указания.

– Дорогой герцог, вы, надеюсь, понимаете, что как послушная дочь я должна подождать их.

– Я вижу, вы дама с характером. И полагаю, можете принимать самостоятельные решения.

– Вы правы. Одно из таких решений – ждать распоряжений моего отца. По-моему, королева делает мне знаки вернуться к ней. Вы отведете меня на место?

– Нет, – сказал Чезаре.

Она молча высвободилась, повернулась и не спеша пошла к королеве.

Несколько секунд Чезаре смотрел ей вслед. Потом заметил обращенные на него удивленные взгляды и отошел в сторону. Он скрежетал зубами от ярости. Карлотта не удостоила его и половиной того внимания, какое уделяла ничтожному бретонскому барону.

Король вызвал Чезаре к себе. Проницательные глаза Луи скользнули по его изысканному камзолу, по драгоценным камням, сверкавшим на руках и шее. Чезаре с трудом подавил в себе раздражение, которое обычно чувствовал в присутствии короля Франции. Эта бесстрастность уязвляла его больнее, чем откровенные насмешки. Чезаре казалось, что своим нарочито невыразительным взглядом Луи хотел сказать: «Мы понимаем, почему вы носите столько украшений, мой незаконнорожденный герцог. Вся эта сверкающая мишура должна отвлекать наше внимание от самих вас – ублюдка, недавно избавившегося от кардинальской мантии».

Во Франции Чезаре приходилось учиться выдержке, что было нелегко для человека с его темпераментом.

Он опустился на колени перед королем и на какое-то время вообразил коварную улыбку Луи, который дольше положенного задержал его в таком положении.

Наконец ему было разрешено встать. Затем Луи сказал:

– Мой дорогой герцог, я получил одно не очень хорошее известие и глубоко сожалею о том, что именно мне предстоит сообщить его вам.

Эти слова Луи произнес с сочувственным видом, но Чезаре не мог избавиться от мысли, что под маской соболезнования таилось злорадство.

– Это известие из Неаполя, – продолжил он. – Федерико решительно возражает против вашего брака с его дочерью.

– Ах вот как, сир? – спросил Чезаре таким тоном, что у монарха поднялись брови.

Наступила тишина, затем Чезаре добавил:

– Прошу Ваше Величество сказать мне, на каком основании король Неаполя отказывается выдать за меня свою дочь.

– На основании вашего рождения.

– Моего рождения! Я сын Папы Римского! Луи чуть заметно улыбнулся.

– Мой дорогой герцог, существует печальное, но логичное положение, согласно которому у Папы должны быть только законнорожденные дети.

Чезаре сжал правую руку в кулак и с силой ударил им по левой ладони. Он едва удержался от того, чтобы не схватить этого человека за плечи и не встряхнуть его – пусть даже тот был королем Франции.

– Это глупо! – воскликнул он. Король грустно кивнул.

– И я не сомневаюсь, – продолжил Чезаре, – что ради выполнения обещаний, данных моему отцу, Ваше Величество сможет пренебречь возражениями какого-то мелкого монарха.

– Милейший, не забывайте – я выполнил свою часть нашего уговора. Я дал вам поместье, титул и свое согласие на то, чтобы вы ухаживали за вашей дамой. Остальное не в моей власти. Ну, посудите сами, не могу же я заменить отца девушки, когда жив ее родитель!

– Сир, если мы женимся здесь, то он просто-напросто встанет перед свершившимся фактом.

Луи позволил себе изобразить на лице выражение крайнего изумления.

– Вы просите меня встать между дочерью и ее отцом? О нет, этого я не мог бы сделать даже ради моих друзей. Более того, я получил возражения от всех государств Европы. Вот, например, письмо от моего брата, английского короля Генриха Восьмого. Он пишет, что глубоко потрясен возможностью смешения ублюдочной и королевской крови; в частности – тем, что сын Его Святейшества может жениться на законнорожденной дочери какого-либо короля. – Луи улыбнулся. – Полагаю, наш брат в неменьшей степени потрясен тем, что у Его Святейшества вообще может быть какой-то сын – но это даже вне всякого разговора.

– А сам-то он, Тюдор! – не совладав со своей яростью, закричал Чезаре. – Давно ли Тюдоры так уверены в их собственной легитимности?

У короля снова поднялись брови, а выражение глаз стало таким холодным, что Чезаре мгновенно представил себя заложником в стране, воюющей против Италии.

– Я не могу обсуждать с вами дела моего брата, – ледяным голосом сказал он и махнул рукой – показывая, что аудиенция закончена.

Чезаре быстрыми шагами вышел из королевских покоев. Слуги, поджидавшие снаружи, на почтительном расстоянии последовали за ним. Он оглянулся на них. Догадывались ли они о его унижении?

Внезапно у него появилось желание схватить одного из них за ухо, затащить в свои апартаменты и приказать отрезать ему язык. Ему и всем остальным. Никто в Риме не должен узнать о том, что он вытерпел во Франции. Сначала – насмешки какой-то спесивой девчонки. Теперь – прием у короля, где его вообще не считали за человека, имеющего какое-либо право на рождение! А что сегодня делает король, то завтра будут повторять его приспешники.

Но осторожность все-таки возобладала. Всего несколько мгновений назад он осознал, в каком положении оказался. Что если бросить все и немедленно покинуть Францию? Позволят ли ему уехать? Мог ли он жениться на Карлотте, когда, казалось, вся Франция и вся Европа ополчились против него? И мог ли он вернуться в Италию, где все будут смеяться над ним?

Нет, ему не следовало позволять себе то, что было привычно в Италии.

Тем не менее он запомнил лицо слуги, которого – померещилось ли ему? – забавляло унижение его господина.

Понемногу готовясь к родам, Лукреция будто и впрямь чувствовала, что наступило самое счастливое время в ее жизни. Она отказывалась оглядываться назад; не желала и смотреть в будущее. Настоящее было наградой за все – за пережитое в прошлом и за все, что могло когда-либо произойти.

Ее любовь к супругу, казалось, крепла с каждым днем. Папа, восхищавшийся их преданностью друг другу, не уставал повторять, что и сам чувствует растущую привязанность к своему зятю.

В покоях дворца Санта Мария дель Портико по-прежнему встречались литераторы и кардиналы; вокруг тех и других постепенно сгущалась атмосфера политической напряженности. Вскоре образовалась антипапская, антифранцузская, партия, а поскольку ее собрания проходили в апартаментах Лукреции, то со стороны Альфонсо выглядел одним из ее лидеров.

Однако сам он, как и Лукреция, быстро уставал от политики. Ему едва исполнилось восемнадцать лет, и в жизни существовало множество вещей, гораздо более интересных, чем какие-то интриги. Порой его раздражали такие люди, как Асканио Сфорца, который с неутомимым постоянством – или так казалось ему? – следил за поведением гостей, по-своему толковал их слова, искал скрытые колкости, намеки. К чему все это? Жизнь прекрасна. Вот и наслаждайся ею. Таков был девиз Альфонсо.