Все или ничего - Елена Ласкарева Страница 14

Все это случилось десять лет назад.

Как раз той теплой, слякотной зимой собралось в Москве семейство Львовых. Съехались из разных городов многочисленные дядюшки, тетушки, двоюродные сестры и братья Владимира.

И теперь все родичи скандировали хоть и громко, но с кислыми минами:

— Горько! Горько!

Именно десять лет назад двадцатипятилетний Владимир Львов женился. В первый и, по его глубочайшему убеждению, единственный раз.

Пленительная в своей печальной, хрупкой, лунной красоте невеста была чуть старше него.

— Сразу видно, не жилец Наташка! — неодобрительно перешептывались родичи Львова. — Сикильда малокровная! Кто знает, может, она вообще заразная? Откопал же себе Володька подружку! Да еще с довеском…

Довеском был нервный и астеничный Петя, которому тогда исполнилось три годика. Наталья, покинутая первым мужем, воспитывала сынишку одна.

И уже тогда было известно, что она очень больна. Возможно, неизлечимо. Что-то серьезное с кровью…

Как ни странно, именно все это, вместе взятое, — и Наташина болезненность, и ее несложившаяся личная жизнь, и даже то, что ребенок выглядит таким страшненьким, — и привлекало Володю.

Может быть, оттого, что силушек у него было немерено и хотелось ими с кем-то поделиться. Кого-то опекать и ублажать.

А заботиться, конечно, лучше о слабых. Сильные в этом не нуждаются.

В те времена Владимир Львов как раз стремительно делал банковскую карьеру и был уже вполне обеспеченным человеком.

Но продвижение по служебной лестнице и сколачивание собственного капитала не забирало и малой толики распиравшей его энергии. Широкие плечи, широкий размах, широкая натура — таков был этот человек. Он и чувствовал себя несчастным, если никого не мог сделать счастливым.

«Женюсь!» — решил он.

— Ты не должен так поступать, — тихо возразила Наташа. — Это будет неправильно. Нечестно. С моей стороны.

— А я не бескорыстно, — отвечал он. — Я бизнесмен и взамен попрошу тебя об одной услуге.

— Но я, кажется, ничего не могу для тебя сделать… только любить.

— Нет, можешь. Разреши усыновить Петра.

Растроганная Наташа расплакалась, и вопрос был решен.

Петя стал Владимировичем и получил фамилию. Львов.

А каково было его подлинное отчество, никто и никогда больше не вспоминал…

Никто, кроме многочисленной иногородной родни, которую с каждым годом все сильнее заедало, что разросшееся до фантастических масштабов состояние Владимира Павловича Львова будет предназначено не кровным родственникам в лице их самих и их отпрысков, а какому-то безродному самозванцу.

Вопреки пессимистическим прогнозам врачей Наталья прожила еще целых пять лет. Быть может, держалась она за счет того, что муж щедро вливал в нее собственную энергию, а однажды даже и кровь в буквальном смысле — когда понадобилось экстренное переливание.

Он навсегда запомнил тот день: они лежали рядышком, соединенные прозрачными трубками, и у них была общая кровеносная система.

Наташа еле слышно прошептала:

— Теперь я немножко ты.

— Не надо! — ужаснулся он. — Какой кошмар, если женщина немножко мужчина!

Знал бы он тогда, что через несколько лет полюбит женщину, которой в детстве хотелось быть д’Артаньяном! Женщину-бойца, презирающую женскую слабость.

Но это случится уже после Наташиной смерти…

Ничего общего не было у Ирины с Натальей.

Вместо слабости и покорности — страсть и напор.

Вместо смирения перед болезнью — яростная жажда жизни.

Вместо тихой, затаенной грусти — стремительность, вырывающаяся наружу даже тогда, когда Ира была еще ограничена в движении.

И эта иная женщина сводила Владимира Львова с ума. А он-то до встречи с ней считал себя однолюбом!

Ему нравилось в ней все. Даже то, как она передвигается на костылях, на которые встала задолго до предсказанного докторами срока. И руки у нее еще не действовали, но все же она ухитрялась как-то опираться на подушечки костыля подмышками. Это были чудеса эквилибристики.

Владимир любовался тем, как она переставляет деревяшки, такие неуклюжие сами по себе — как будто не инвалид заново учится ходить, а цирковая артистка выступает с рискованным номером. Все время на грани падения, но неизменно — с улыбкой победительницы. Они подружились. Однако о любви Львов не решался сказать ни слова… так же как и о том, что он является виновником ее увечий. Львов таил в глубине души два признания. И оба казались одинаково трудными.