Ниточка судьбы - Елена Гонцова Страница 14

— Нет, — сказал Осетров, внимательно поглядев на Веру и улыбнувшись, — для Танечки всяческая ревность в прошлом. Ненависть ее к тебе возрастет просто так, без меня. На автопилоте.

— Ты так думаешь?

— А позволь такой вопрос — не в первый ли раз ты поссорилась с ней? И по твоей ли это было инициативе? Думаю, что она сама пробовала делать это, но всякий раз прибегала к тебе.

— Ну бывало, конечно. Не стану скрывать. Я никогда не считала себя специалистом по общению с подругами, а потому все списывала на свою резкость.

— Верочка, я пришел к тебе не для того, чтобы говорить о Татьяне, нашем милом идеале. Не дай-то бог, чтоб пришлось говорить о ней после, но только не сейчас.

— Интервью в становлении? — рассмеялась Вера. — И ты незаметно включил миниатюрнейший японский диктофон, величиной с мизинец?

— Вот мой диктофон, — постучал Осетров указательным пальцем по своему широкому лбу.

— Что ж, рада это видеть. Ты прав, я, верно, переменилась за последнее время, год, полгода, где-то так. Я не узнаю себя. Все время страдаю невесть с чего, живу как-то механически и сама становлюсь в определенном смысле куклой, это к тому, чтобы согласиться с тобой и окончательно пресечь разговор про Татьяну.

Осетров ответил не сразу.

— Подожди, — сказал он, внимательно оглядев Веру с ног до головы, будто видел ее впервые. — Мой диктофон не выдержит таких признаний. Тем более — от тебя. У-у-фф! Давай-ка выпьем доброго вина. За успехи на движущейся музыкальной лестнице. Я всегда говорил, что ты играешь лучше всех!

— Это правда, говорил, — согласилась Вера. — Признаюсь, в моей победе есть и твоя заслуга.

— Да ладно, — добродушно отреагировал Осетров. — В моей одинокой берлоге ты прослушала множество превосходной фортепьянной музыки, пластинки всякие пыльные и исцарапанные, которые ты любезно приводила в порядок, да как-то они все к тебе и перекочевали.

— Ну было дело, — непринужденно рассмеялась Вера. — За это я тебе, Володя, очень благодарна. С тобой рядом можно было совершенно спокойно постигать пляски музыкальных теней, не рискуя окостенеть или напугаться.

— А рядом с другими или с этим… твоим… — замялся Володя.

— Кого ты имеешь в виду? — холодно спросила Вера.

— Закрытая тема? — удивился Осетров, погладив свою роскошную бороду, словно кошку.

— Темы бывают разные — синие и красные. — Вере стало неуютно от того, что пришлось изворачиваться. Осетров нечаянно выводил ее на обсуждение вопроса, который теперь представлялся ей неподъемным. Но она не хотела, чтобы Володя догадался об этом. — Впрочем, если ты о Тульчине, то давно не имела от него никаких известий, кроме разве что букета пионов, который стоит на моем ночном столике. Да и то не уверена, что это от него. Ты ведь знаешь, однажды я приняла решение. Не знаю, может, поступила глупо, но тогда только это было для меня важным. Я должна была стать музыкантом, вопреки предсказаниям разных шарлатанов и хулителей. Хотела доказать всем, и в первую очередь самой себе, что женщина может встать на высокую ступень мастерства наравне с мужчиной. Это же я сказала Алексею в ответ на его предложение руки и сердца.

— Ну, Вера, а что же плохого в этих условиях, тобой принятых? Да, потом, это как-то само собой получилось. Как вообще все у тебя всегда получается.

— Нет, Володенька, за всем стоял тяжелый, изнуряющий труд и мрачные раздумья. Нечеловеческое напряжение, я говорю вполне серьезно. Есть такое выражение, которое произносится с горьким вздохом и особенной гримасой на лице: «Я уже не девушка». В какой-то момент я могла изобразить на лице более скорбную мину и сообщить, что я уже не женщина, а эфирное, мифическое создание, порхающее по клавишам. Но весь этот бархат и трепет с живым миганием — всего лишь поверхность, под которой нечто уродливо-неземное, живая и неизвестная структура…

«Вот-вот, именно это я почувствовала на конкурсе, когда отзвучал последний аккорд»…

— Ну с Богом, ура! Кипящая бездна под нами! — засмеялась Вера, поднимая бокал с тягучим, как мед, янтарного цвета вином.

Владимир медленно осушил свой фужер, замер на мгновение, как бы оценивая восхитительный напиток, и обернулся к нише, где возле диванчика на тумбочке стояла круглая белая фарфоровая ваза, а в ней пышный букет белых пионов.

— Эти, что ли, цветы? С поздравительной открыткой?

— Открытки, записки, визитной карточки — ничего не было. Как в шпионских фильмах.

Вера не думала, что цветы от Тульчина, она просто мечтала, чтобы это было именно так. Ей всегда хотелось, чтобы он как-то проявлялся в ее жизни. Она часто ловила себя на мысли, что ищет в толпе на улице знакомый силуэт. И тогда, выбежав из ресторана, она искала Алексея, рванув до стоянки автомобилей, потом до входа в метро на Тверской.

Это было в прошлом году, осенью, теплой и прозрачной, как весна, если бы не ворохи золотых листьев под ногами. Состоялся первый сольный концерт Стрешневой в зале консерватории. Алексей позвонил неожиданно, после почти полуторагодового молчания, сказал, что был на концерте, и поздравляет с успехом, пригласил в ресторан.

Но после концерта она встретила Рудика и напрочь забыла о своем обещании. По какой-то дьявольской подсказке они пошли именно в этот маленький ресторанчик на Бронной, заказали чешское пиво и морской коктейль. Весело болтали, обсуждая последние новости, вылавливая из блюда то мидию, то креветку и раздавая им смешные морские имена. Когда подошел официант, спросил ее имя и сказал, что ей передали коньяк и коробку конфет, она сразу поняла, что это от Алексея.

Выбежав в розоватые сумерки, Вера кляла себя на чем свет стоит. Где-то у поворота на Тверскую на мгновение возникла его высокая фигура, поворот головы, профиль, и все. А теперь вот цветы… Они должны быть от Алексея, иначе все не имеет никакого смысла.

— Иначе волк, — сказала она вслух.

— Вот это правильно, — неизвестно что имея в виду, произнес Осетров. — Что-то не клеится у нас с тобой разговор на заданную тему. Я сегодня не в ударе. Плачу и рыдаю от радости, увидев тебя. Есть еще одно обстоятельство, почему-то я стал бояться за тебя.

— Это предчувствие, Володя, — ответила Стрешнева, — что уж тут поделаешь. Это выше нас.

Вера говорила вполне серьезно, предполагая, что только вот эта спасительная серьезность избавит ее от немедленного же его признания в любви.

Но гений исторического сыска победил в нем героя-любовника.

— Помнишь, как ты рассказывала мне о своих детских страхах, не вполне обыкновенных?

— Конечно, помню, они всегда со мной. Но теперь страхов изрядно прибавилось. А вот о них-то я ничего достоверно тебе сказать не могу. Какая-то бесовщина с ворами, преследователями, убегающими поклонниками… Нет, и предположить не могла, что успех будет сопряжен со всем этим безобразием.

— Может, уехать, хотя бы на время?