Островок счастья - Марина Полетика Страница 13

– Ваше место в первом ряду! Вон то!

– Я с краю сяду! Неудобно! – шепотом воспротивился было Павел, поняв, что она втолкнула его в зрительный зал прямо во время спектакля, причем он оказался возле самой сцены. Но, оглянувшись, обнаружил, что других свободных мест в зале не было. Варвара Петровна уже куда-то подевалась, и, чтобы не маячить в проходе перед сценой, пришлось, пригибаясь и извиняясь, пробраться на единственное незанятое место. Ему улыбались, с ним здоровались, сидевшие в первом ряду мужчины приподнимались, согнувшись, чтоб не мешать тем, кто во втором… в общем, это был кошмар. «Бенефис, мать вашу», – выругался про себя Павел, плюхнувшись наконец на свое место и вытирая вспотевший лоб.

На сцене пели и плясали, и ему пришлось сделать заинтересованный вид, хотя на самом деле он уже жалел, что поддался на провокацию чертовой Варвары Петровны. Отпустил бы ее в театр, а сам бы остался работать. Или пошел бы, в конце концов, к себе в коттедж, потому что приехал вчера поздно вечером, сразу лег спать, даже не разобрав чемодан, а в семь утра был уже на заводе. Вот и разобрал бы чемодан-то, чем слушать эту чепуху.

– На улице моей который год звучат шаги, мои друзья уходят, – пела-рассказывала на сцене пожилая актриса, зябко кутаясь в вязаную шаль.

Она стояла спиной к залу, глядя на большой экран, на котором появлялись, сменяя друг друга, старые фотографии – лица каких-то людей, мужчин и женщин, молодых и старых, очевидно, когда-то работавших в этом театре. Лобовой прием, поморщился Павел. Поет про тех, кто ушел, – а вот вам и фото, пожалуйста. И непременно кутаться в шаль, как же иначе изобразить одиночество, печаль и незащищенность? Скучно… Но люди в зале, похоже, так не считали: они слушали, затаив дыхание, за его спиной висело плотное живое молчание, которое говорило о многом. Тогда Павел от скуки стал рассматривать лепное обрамление сцены: виноградные гроздья, пшеничные снопы, перевитые лентами, а наверху, разумеется, серп и молот – вот странно, что это все до сих пор не убрали.

Тут в зале неожиданно раздался смех, и Павел опять взглянул на сцену. Там стояла какая-то высокая мосластая тетка, встрепанная, в телогрейке, поверх которой были надеты оранжевый жилет дорожного рабочего и пестрый застиранный платок. Тетка была обута в шерстяные носки и растоптанные ботинки.

– Стою! – склочно сообщила тетка, глядя прямо на него.

Павел вытаращил глаза от удивления.

– На полустаночке, – сделав паузу, пояснила, кажется, ему лично тетка. И добавила, покрутив головой, как бы сама себе удивляясь: – В цветастом полушалочке!

Павел смотрел на это чудо в перьях, не отрывая глаз. Уж слишком она была неожиданная – после традиционного зябкого кутанья в шаль и набившего оскомину от частого употребления романса.

– А мимо! Пролетают поезда! – нагнетала обстановку тетка. В голосе ее звучал вызов, она требовала ответа, почему весенние года прошли, а поезда как пролетали мимо ее полустаночка, так и пролетают, и она вместе с ними пролетает, как фанера над Парижем. Тетка была смешная до слез, и зал хохотал. И жалкая. Поезд ушел, тетка осталась. А ведь была когда-то к труду привычная девчоночка фабричная, среди подруг скромна не по годам. Никто не подошел, видно, с ласкою, не догадался заглянуть в глазки-то… вот и пропал клад, так его никто и не видал. И жизнь, грохоча, как пустой товарняк, пролетела мимо.

Допев, тетка не то рассмеялась, не то всхлипнула, залихватски махнула рукой и, гордо вскинув голову, удалилась за кулисы. Обрушились аплодисменты. Павел оглянулся: похоже, и в самом деле здесь собрался весь город: зал был огромным, да еще и с балконом, и весь битком набит людьми. Павел тоже стал хлопать, потому что тетка ему понравилась. Он вообще как-то «включился» и стал смотреть. И смеяться, и вслушиваться в слова, и любоваться ребятами и девчонками в платьях по моде шестидесятых, которые танцевали то буги-вуги, то твист, то вальс. Ему запомнился совсем еще юный мальчик, который так радостно признавался в любви к макаронам, что его капризная невеста, конечно же, не устояла и соблазнилась (может быть, потом ей будет плохо, но это ведь потом!). И удивительной красоты молодая женщина в длинном белом платье, которая пела романс «Белая акация» – при этом раскачивалась на качелях, будто летела в зал, а влюбленный мальчик бегал для нее за мороженым. Но потом какой-то хлыщ принес ей шампанское, а мальчик так и остался со своей тающей мороженкой… и, странно, это не показалось ему затертым приемом. А как самозабвенно голосили «Ах, Самара-городок, беспокойная я!» пять анекдотичного вида соседок по коммунальной кухне, аккомпанируя себе на кастрюлях – теперь уже Павел вместе с другими зрителями хохотал до упаду. Еще страннее показалось то, что он едва удержался, чтобы в финале не запеть в общем хоре свою любимую песню: «И командиры все охрипли, когда командовал людьми надежды маленький оркестрик…» Нет, петь не стал, удержался – несолидно, да и понимал, что все его рассматривают, почти не скрываясь, но притоптывал в такт.

Когда актеры откланялись, а зрители завалили их цветами (в основном, мелкими поздними хризантемами, еще уцелевшими на приусадебных участках, хотя были и породистые розы), на сцену поднялся мэр города, Геннадий Матвеевич Бондаренко. Невысокий, плотный и кругленький, как колобок, он чувствовал себя на сцене как дома. Водрузил на авансцене корзину с цветами (пошутил, мол, на всех, и сам посмеялся шутке), поцеловал ручки актрисам, с двумя актерами обменялся рукопожатиями. Вооружившись микрофоном, поздравил всех с началом нового сезона, выразил уверенность, что он будет таким же интересным, как предыдущий, а городские власти со своей стороны непременно… Ему дружно похлопали со сцены и из зала, дружно радуясь, что речь наконец закончилась и можно уже бежать в раздевалку. Павел тоже привстал было с места, но тут его ждала засада.

– Минуточку внимания! – остановил сорвавшихся с места торопыг мэр. – Пользуясь случаем, я хотел бы представить вам нового директора нашего металлургического завода. Он приехал только вчера, сегодня у него был первый рабочий день на заводе. И тот факт, что сегодня он пришел к нам на премьеру, согласитесь, говорит о многом!

Павел замер, как двоечник, намеревавшийся сбежать с урока, но застигнутый в дверях директором.

– Давайте поприветствуем его! – голосом шоумена призвал мэр, и зал отозвался неуверенными редкими хлопками.

«Идиот!» – едва не сказал вслух Павел. Но вместо этого, глупо улыбаясь, покивал на обе стороны – вроде раскланялся.

Аплодисменты стали дружнее. Павел, увидев знакомое лицо (с главным инженером он провел сегодня весь день, знакомясь с заводом), двинулся было к нему, чтобы вместе выбраться из зала. Но мэр, оказывается, еще не закончил.

– Пал Андреич, поднимайтесь к нам! – Мэр сделал округлый приглашающий жест и указал на место возле себя на сцене.

Павел отрицательно замахал руками и стал пробираться к выходу, но в дверях скопился народ. Пропускать его, похоже, никто не собирался, напротив, все, радушно улыбаясь, образовали небольшой коридорчик, по которому Павел дошел лишь до ступеней, ведущих из зала на сцену.