Босиком по траве  - Эми Хармон Страница 12

– Да. Пожалуй, его поведение оправданно.

– Ну, оно объяснимо, особенно поначалу. Но не могу сказать, что это оправдывает его в моих глазах. Он все время злился и всех ненавидел. Когда я впервые читала эту книгу, я все ждала, когда же он изменится, разовьет положительные стороны характера… но этого так и не случилось. За это я его возненавидела. Я так хотела, чтобы он стал хотя бы чуточку лучше. Тогда он бы мог мне понравиться.

– Но его не любили из-за смуглой кожи, из-за того, что он выглядел не как все! – снова разозлился Сэмюэль.

– Может, до какого-то момента так и было – но только вначале. Ведь отец семьи, мистер Эрншо, очень даже любил его… больше, чем родных детей. Но Хитклифф просто не замечал. Кэтрин тоже его любила, и что? Что он сделал с этой любовью?

– Он уехал, поступил на службу, что-то в этом роде, разве нет? Добился чего-то в жизни, стал прилично одеваться и выглядеть! – Сэмюэль заступался за Хитклиффа, будто за себя самого.

– Но другим человеком-то он не стал! – пылко воскликнула я. – Мне хотелось, чтобы он вдохновлял меня! А в итоге мне просто было его жаль. Его жизнь была прожита зря.

– Да как он мог стать другим человеком?! – Сэмюэль сжал руки в кулаки, его лицо было напряжено.

– Сэмюэль, я имею в виду – измениться внутренне! Тем, кто любил его, было все равно, цыган он или нет! Как ты не понимаешь?

– Кэтрин любила его безо всяких внутренних изменений! – продолжил упираться он.

– И эта любовь обрекла их обоих на гибель! Они были несчастны, потому что так и не поняли, что такое истинная любовь!

– Что ж, леди Джозефина, расскажите мне, что такое истинная любовь, раз уж вы так мудры в свои тринадцать лет! – насмешливо бросил Сэмюэль, скрестив руки на груди.

Я залилась краской и начала свою тираду, наставив на него указательный палец:

– Истинная любовь долготерпит, милосердствует, истинная любовь не завидует, истинная любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит! – Я сделала паузу, чтобы вдохнуть, и напоследок ткнула Сэмюэля пальцем в грудь. – Первое послание к коринфянам, глава тринадцатая. Почитай, полезно.

С этими словами я схватила свой тяжелый зеленый словарь и набитый книжками рюкзак и поспешила вперед по проходу. Автобус еще не доехал до моей остановки, но мне хотелось выйти как можно скорее.

* * *

На следующее утро после этого бурного обсуждения Сэмюэль молчал почти всю дорогу. Я спросила, не хочет ли он дочитать последние пять страниц. Сэмюэль ответил, что уже дочитал, и больше ничего не добавил. Он уставился в окно, а я сидела, страдая от неловкости. Мне даже почитать было нечего. В итоге я достала учебник по математике и сделала задания на следующий урок. На обратном пути ситуация повторилась. К счастью, это была пятница.

В понедельник я зашла в автобус раньше Сэмюэля. Я не взяла с собой словарь – нужды в нем больше не было. Вскоре к сиденью подошел и Сэмюэль. Увидев меня, он сказал: «Подвинься». Я скользнула к окну, Сэмюэль сел рядом и снова молчал всю дорогу до Нефи. На этот раз я подготовилась и поспешила уткнуться в «Джейн Эйр». Этот роман всегда служил для меня утешением, в котором я так нуждалась сейчас, чувствуя себя отвергнутой.

После школы я вошла в автобус, обреченно готовясь к тому, что мне придется провести еще полчаса в молчании рядом с Сэмюэлем. Я скучала по совместному чтению и обсуждениям. Пожалуй, мне немного не хватало Сэмюэля.

Он уже сидел на месте и смотрел на меня, пока я шла по салону. Выражение его лица показалось мне странным. Его глаза светились каким-то непонятным торжеством. Я села, и Сэмюэль протянул мне тоненькую папку.

– Похоже, ты и впрямь кое-что понимаешь в истинной любви. По крайней мере, так считает мисс Уитмер, – заявил он.

Я быстро пробежала взглядом по титульному листу. Это было сочинение по «Грозовому перевалу». Заголовок гласил: «Истинная любовь или одержимость?» Рядом мисс Уитмер написала красной ручкой: «Блестяще!» Я торопливо открыла первую страницу и пробежалась по ней взглядом. Сэмюэль взял отрывок из Послания к коринфянам, подставив, как я, прилагательное «истинная» к слову «любовь», и написал эссе о разнице между любовью и одержимостью, приводя примеры из романа. Завершающее предложение было великолепным, и его Сэмюэль написал сам: «В то время как истинная любовь принесла бы им искупление, одержимость обрекла их на гибель».

Я издала торжествующий возглас, чем привлекла внимание сидевших поблизости школьников.

– Сэмюэль! Как здорово! Она что-нибудь сказала? – Я так широко улыбалась, что заболели щеки. Но я ничего не могла с собой поделать.

Моя радость оказалась заразительной, потому что Сэмюэль ответил мне улыбкой, на мгновение сверкнув зубами.

– Сказала. Ей так понравилось, что она обещала не просто аттестовать меня, но еще и поставить «хорошо».

Я снова радостно взвизгнула, вскинув в воздух руки, сжатые в кулаки. Теперь на меня обернулась добрая половина автобуса. Даже Тара замолкла на полуслове, глядя на меня ошалелыми глазами. Я спряталась за спинкой сиденья и хихикнула. Сэмюэль закатил глаза и покачал головой, но тоже не сдержал смеха.

– Леди Джозефина, вы нечто, – мягко произнес он, взяв меня за руку.

Его ладонь была большой и теплой, золотисто-коричневая кожа оттеняла мои бледные пальцы, такие маленькие в сравнении с его. Сердце у меня в груди затрепетало, будто птичка колибри. Секунда – и Сэмюэль осторожно выпустил мою руку.

* * *

Зима сковала долину. Темнело теперь рано. По снегу стало труднее добираться к дому Гримальди на холме, но я никогда не жаловалась. Даже когда Соня беспокоилась из-за погоды и темноты, я неизменно уверяла ее, что все в порядке. Моя учительница, похоже, видела, как сильно я боюсь пропустить урок, и никогда не предлагала отложить занятия до весны. Я перестала ездить на велосипеде в гору: на обледеневшей дороге шины скользили. Я просто добиралась до основания холма, а потом тащилась вверх пешком по сугробам вдоль дороги, чтобы не поскользнуться.

Соня начала учить меня дирижерскому искусству. Она включала запись оркестра, ставила передо мной ноты, и я дирижировала, размахивая руками в такт, указывая воображаемым инструментам, когда вступить, и подчеркивая акценты, как будто это зависело от меня.

В тот день я вышла с урока переполненная музыкой. Соня была в хорошем настроении, так что я спускалась с холма под звуки оркестра. На занятии она включила для меня «Болеро» Равеля, и я восторженно дирижировала. Это была удивительно настойчивая мелодия с повторяющимся рисунком. Она отлично подходила для дирижера-новичка, который только учится «вводить» инструменты, добавляя их по одному с каждой новой частью.

В такие моменты музыка казалась мне живой пульсирующей силой, заключенной внутри меня. Спускаясь по склону холма, я почти парила, едва касаясь земли ногами, раскинув руки и кружась. Я бежала быстро, смеясь от переполнявших меня чувств и дирижируя своим внутренним оркестром.