По ту сторону лета - Одри Дивон Страница 11

Но даже эти убогие воспоминания вызывали в Арно живой интерес. Его любознательность не ведала пределов. Теперь, когда он понял, что держит меня на крючке, и нашел более или менее приемлемое объяснение своему присутствию за моим столом, он хотел знать все. «А что, в Аргентине в самом деле охотятся на бизонов? Я где-то читал. А правда, что в Бразилии нельзя без охраны ходить на пляж? А почему в Сенегале до сих пор не извели малярийных комаров?» Почему, почему, почему? Отвечай, Эжени. Расскажи мне про Рио, опиши фавелу и нарисуй барашка — того, что водится в Андах. Он листал меня, как словарь, рылся во мне, как в толстом атласе, и, когда мне начинало казаться, что я подцепила его на кончик вилки, мгновенно ускользал. Он обладал настоящим талантом быть одновременно везде и нигде — видимо, в этом и заключался секрет его неуловимого шарма. Он бомбардировал меня вопросами, и я испугалась, что, выжав досуха, он уйдет, бросив на пол мою пустую оболочку.

Слушай, прекрати ныть, тебя же все это приводит в восторг. Тебя расспрашивают, тобой интересуются. Ты снова чувствуешь, что существуешь, и краснеешь от удовольствия. Смотришь в глаза этого юноши и убеждаешь себя, что ему просто нравится слушать занятные истории. Но разве ты не ощущаешь, как по всему твоему телу пробегает сладостная дрожь?

Было уже довольно поздно, когда успевшая проголодаться Эрмина вышла из своей комнаты и услышала наши голоса и задорный смех Арно, которому я как раз рассказывала, как чуть не сбежала из Таиланда, потому что меня напугала летучая мышь. Дочь с независимым видом прошествовала на кухню, чтобы забрать приготовленный для нее Бетти поднос. Исключительно овощи и фрукты. Три месяца назад Эрмина обратилась в вегетарианство, во всеуслышание объявив, что ее тело отказывается мириться с каннибализмом в любой форме. Эрмина всегда внимательно прислушивалась к своему телу, поддерживая с ним нежно-доверительные отношения. Порой они сообща принимали какое-либо важное решение, навязывая мне его последствия. Так, на протяжении довольно долгого времени Эрмина и ее тело страдали от аллергии на обычный шампунь, отдавая предпочтение его доисторическому предку, которым увлекались молодые девушки моего поколения, — сухому шампуню. Она обильно посыпала голову белым порошком, оставляя по всему дому сугробы искусственного снега, и боже упаси сделать ей замечание! Чуть позже спустя Эрмина и ее тело пришли к мнению, что в доме слишком сухой воздух, в результате чего во всех комнатах появились увлажнители, превратившие квартиру во влажный тропический лес. Справедливости ради уточню, что я всегда позволяла ей чудить сколько вздумается, вместо того чтобы кидаться в бой с целью убедить, что даже ее драгоценное тело может ошибаться.

Она вошла в гостиную, и мы умолкли. Она поднесла руку ко рту и принялась задумчиво грызть ноготь. Эрмина всегда так делает, если ей кажется, что происходит что-то не то. От беспокойства она поедает самое себя — совсем чуть-чуть, — и это единственная форма каннибализма, которую она все еще приемлет. Вдруг она всем корпусом повернулась ко мне.

— Кто это? — спросила она, не удосужившись даже указать на Арно.

— Мой друг.

— Ты с ним спишь?

— Нет.

— Значит, собираешься спать?

— А ты что, имеешь обыкновение спать со всеми своими друзьями? — вопросом на вопрос ответила я.

Эрмина закатила глаза и глубоко вздохнула. Покрепче ухватила поднос и удалилась в свою берлогу.

Я с улыбкой посмотрела на Арно, надеясь на сообщничество, но он отвел глаза в сторону. Чары, навеянные мечтами о путешествиях, развеялись. Моя дочь вынудила нас совершить аварийную посадку. Меня снова охватил страх перед наступающей минутой. Что будет, когда неловкость ситуации достигнет пика, нос к носу столкнув нас в узком пространстве одной постели?

Пора спать, сказала я ему. Он немедленно выпрямился на стуле и окатил меня ледяным взглядом. Меньше всего я хотела его пугать. Я ведь ничего от него не ждала. Но слов, которые объяснили бы ему это, не находилось, и я замолчала. Проскользнула в свою спальню и поскорее натянула до ужаса старомодную ночную сорочку, всю в ленточках и кружевцах. Обычно я спала голой. Я выключила свет и замерла в ожидании. Он угрем юркнул под одеяло и сейчас же затерялся на другом краю моего маленького континента.

Я лежала, не смея шевельнуться, как, впрочем, и он. Наверное, размышлял, что должен делать, чтобы отработать свое жалованье. Я всем сердцем надеялась, что ничего не произойдет, и, дабы склонить его к бездействию, довела свою неподвижность до того, что перестала дышать. Как два враждующих зверя, мы затаились в темноте, следя друг за другом. Каждый ждал нападения и готовился перед лицом смертной угрозы сдаться на милость победителя. Издалека донеслось воркование горлицы, и я подумала, что ночь без сна и без движения обещает быть долгой. Мысленно я воссоздавала облик его молодого тела, стараясь проникнуться сознанием того, что рядом со мной лежит юность. Я угадывала ее формы и чуяла ее страх, словно подсмотрела сны Арно, исполненные сожалений, которые не замедлят перекочевать в явь. Его дыхание замедлилось. Алкоголь взял верх над бдительностью, притупив волю к сопротивлению и оставив его беспомощным перед надвигающейся катастрофой. Ни на миг во мне не вспыхнуло желание. Несмотря на смятение, я не могла забыться, внушить себе, что ничего особенного не происходит, разделить с ним его сон и эту самую невинную из ночей. Конечно, ты не можешь. Потому что у тебя в голове бродят совсем другие картины. Признайся, ведь бродят? Ведь тебе видится всякое? Рано или поздно, но тебе придется в этом сознаться. Ты не та, кем себя считаешь. И защищаешь ты в первую очередь себя. Но только крепостные стены, которые ты вокруг себя возводишь, никогда не станут достаточно прочными.

По правде говоря, я прекрасно знала, во что превращается тело женщины моего возраста, когда она перестает следить за собой. Знала, что мои волосы без ухода мгновенно собьются в воронье гнездо. Что черты лица утонут в складках кожи и разъедутся в разные стороны, как на портрете кубиста. Знала, что все мое существо пропитает запах старости, запах приближающейся смерти, которая потихоньку пожирает тело изнутри и при первой возможности вычеркивает нас из человеческих списков. Мне представилось, как среди ночи Арно открывает глаза и в ужасе отшатывается перед чудовищным видением того, что жизнь вытворяет с женщинами. Да, есть на свете вещи, о которых молодость имеет право не знать.

Я лежала на правом боку, подогнув под себя руку, которая уже затекла. По онемевшей конечности поползли мурашки, но я боялась пошевелиться и нарушить установившийся между нами хрупкий мир.

Медленно и осторожно, как иллюзионист, показывающий сложный фокус, я выбралась из своего теплого гроба. Отказавшись от своих неотъемлемых прав, отправилась спать на диван.