Разрушающие себя - Яна Мелевич Страница 11

Ничего, ровный пульс и тихий стук сердца. Эмоций ноль, желания ноль, интереса — ноль целых ноль десятых.

— Знаешь, тебе стоит выйти замуж за своего шефа, — мурлычу, прерывая ее негу и восторг. Мужчины ушли, и в коридоре мы вновь остались одни, не считая камер. Хотя тут вроде бы слепая зона. Кажется, но оно не точно.

— Что? — озадачивается Рената, хлопая длинными ресницами, не въезжая в намек.

Поправляю свою одежду и вытираю пальцы о помятую блузку, пока она стоит, ошалело открыв рот. Улыбаясь, щелкаю пальцами у самых глаз, выходя из ниши.

— Что ты несешь!? — визжит, выбегая следом и в панике пытаясь спасти остатки прически, поправить костюм и одновременно добиться от меня суровой правды.

— Я говорю, — оборачиваюсь, идя спиной, наплевав, что нас могут увидеть и услышать другие сотрудники в кабинетах. — Замуж иди за того, у кого деньги есть. Нищеброд тебе зачем? Ты баба ничего, но год, два — и филлеры не помогут. А по глазам видно — пипец как кольца хочется. Так что давай, шанс не упускай. Мужик тебя хочет, — показываю знак «окей» и разворачиваюсь, спасаясь от разъярённого вопля озлобленной ведьмы.

Нос к носу чуть не сталкиваюсь с нашим главбухом Ксенией Сергеевной, которая поправляет круглые очки, озадаченно осматривая меня. На морщинистом лице пенсионерки румянец. Подмигиваю ей, салютуя пальцами. Она сжимает пачку печенья и открывает рот, точно рыба.

— Ксения Сергеевна, а жрать вредные продукты не в перерыв — плохо для трудовой концентрации, нарушаете устав, — сую руку в открытую пачку, вытянув одну овсяную печеньку с кокосом.

— Стой немедленно! Иди сюда! — визжит позади обиженная Рената. Ах, как женщины не любят правду. Ксения Сергеевна краснеет, шипит и отступает, хотя я уже иду дальше.

— Никита Евгеньевич, я все расскажу Роману Алексеевичу! — пыхтит бабуля-калькулятор, едва не пуская из ушей пар от невозможности дебит с кредитом свести.

— Чао, крошки, не перезревайте, — бросаю вместо оправдания и убегаю в сторону выставочных залов, петляя коридорами.

Прохожу мимо работников, гостей, немногочисленных посетителей. Тут и там висят детские рисунки, на парочке из которых едва успеваю остановить взгляд — один точно Федора. Он этого дракона с рыцарем вырисовывал несколько часов. Я притащил его сюда и повесил к остальным рисункам «юных дарований». На самом деле, чтобы постебать: мальчишка обижался, однако потом успокоился. Особенно когда рисунок набрал неплохой результат: среди симпатий посетителей этот жирный жёлтый дракон и кособокий рыцарь аж на пятом месте. Они должны были уйти с молотка любителям вкладывать деньги во всякую ерунду, которые после ушли бы на развитие дома творчества для малоимущих и сирот.

У людей нет чувства прекрасного. Фи.

— А вот и он, — не успеваю добраться до выхода, дабы направиться прямиком к нашему кафе, как в мою руку вцепляется многотонный Титаник. Сила притяжения такова, что меня буквально припечатывает к округлому бедру, и я косым взглядом успеваю заметить кудрявые темные волосы, всклоченные явно от бега.

— Ненормальная? — выдыхаю на автомате, углядев ту психованную толстушку, что едва не убилась под моими колесами из-за собаки. Блажена улыбается, на ней снова джинсы и красная рубашка. Она вцепилась в мою руку, глядя таким влюбленным взглядом, что аж затошнило.

— Девочки, — обращается чокнутая к двум тощим воблам в коротких юбках и с одинаково унылыми улыбками. Их лица вытягиваются, пока Блажена говорит. Впрочем, возможно, не только их.

Моя так-то тоже сейчас будет на полу. Вместе с челюстью спешащего ко мне Ромочки с Гришей, когда мы слышим следующие слова:

— Это мой парень. Зайка, поздоровайся с моими одноклассницами! — светится счастьем блаженная дура, и Григорий выдыхает сквозь смех:

— Зайка-а-а… Боже мой.