Игрушка для мажора - Карина Рейн Страница 11

Делаю глубокий вдох и понимаю, что мне хочется плакать; от радости стать его невестой или страха, что это невозможно — не знаю, но солёная влага требовала выхода наружу.

— Эй, в чём дело? — участливо спрашивает, приподнимая моё лицо к себе за подбородок. — Я не хотел тебя обидеть, честно!

— Знаю, — улыбаюсь сквозь слёзы. — Я плачу не поэтому.

Вадим фыркает и снова меня обнимает.

— Вы, девушки, чересчур близко всё принимаете к сердцу.

— Зато вы, парни, вообще ни о чём не волнуетесь!

— Ты не права, — снова зарывается в мои волосы. У меня глюки, или он только что коснулся их губами? — Лично меня кое-что всё же волнует.

Любопытная, как все девушки, я не удерживаюсь от вопроса.

— И что же?

Теперь он совершенно точно целует меня в макушку.

— Ты.

Я чувствую, как сердце спотыкается и гулко стучит о рёбра; к щекам приливает жар, словно я сижу у костра, а руки, обнимающие Вадима, деревенеют. Он снова отстраняет меня от себя — затем, чтобы взять моё лицо в ладони.

— Мы можем стать реальностью, если ты этого захочешь.

В его словах и взгляде столько эмоций, что я просто теряюсь; Вадим медленно наклоняется с конкретной целью, и моё сердце просто выносит рёбра от страха. От его взора начинает кружиться голова, так что я зажмуриваю глаза в ожидании своего первого в жизни поцелуя. Я уже чувствую дыхание Вадика на своих губах, и мои собственные слегка приоткрываются.

— Привет, Варя! — слышу чей-то тоненький голосок.

Меня словно обдаёт ледяной водой из ушата, и я практически отпрыгиваю от друга; глаза перемещаются к источнику приветствия, и я вижу Семёна — соседского мальчишку, которому, видимо, на всеобщем празднике стало скучно. Понимаю, что опасности нет, и снова сажусь рядом с Вадимом.

— Здравствуй, Сёма, — дружески улыбаюсь в ответ, и мальчишка весело скачет к своему дому.

С неловкой улыбкой поворачиваюсь обратно к другу и вижу на его лице такую же точно смущённую усмешку, но продолжить начатое мы оба не решаемся.

Момент потерян.

— Хочешь войти? — прерываю неловкое молчание.

Вадим улыбается; ну как улыбается… растягивает губы в улыбке, но глаза при этом остаются серьёзными и задумчивыми.

— Наверно, мне лучше вернуться на праздник.

Я понимаю, что он говорит это лишь потому, что чувствует себя не в своей тарелке, хотя в доме у нас было бы больше шансов повторить неудавшийся поцелуй. В любом случае, я не собираюсь давить на него, потому что не хочу показаться навязчивой: если бы он хотел попытку номер два, то без возражений принял бы моё приглашение.

— Конечно, — невесело улыбаюсь.

Я уже собираюсь войти в дом, когда его цепкие пальцы меня останавливают; хмурюсь, поворачиваясь к нему лицом, и вижу в ответном зелёном взгляде решимость, от которой мои брови удивлённо взлетают вверх. Не успеваю что-либо пикнуть, как он припечатывается к моим губам; не знаю, как при этом нужно себя вести, поэтому просто подстраиваюсь под Вадима и копирую его действия. В голову тут же закрадывается предательская мысль о том, что у него-то как раз не было недостатка опыта в этом деле, но я её быстренько отметаю — не хочу портить впечатление. Это мало похоже на поцелуй — скорее уж парень пытался убедить себя в том, что в принципе имеет на это право. Сердце примеряет на себя роль дробилки, пытаясь уничтожить мои рёбра, и я просто пытаюсь оставаться в сознании: слишком много событий для одного дня. А когда отстраняюсь и замечаю совершенно сумасшедший триумф на его лице, отвечаю ему смущённой улыбкой: никогда не сказала бы ему «нет».

— Рад был тебя видеть, — нежно поглаживая мою щёку, целует в лоб и скатывается по ступенькам.

Я молчу, озадаченная собственными ощущениями — было приятно, но совершенно отсутствовал тот фейерверк, о котором пишут в книгах.

Всегда знала, что там сплошной обман.

— Вадим! — зову, когда парень подходит к стоящей неподалёку серебристой машине — и как я её не заметила на подходе? — и друг оборачивается. — Я тоже была рада увидеться.

Он снова улыбается моей любимой кривоватой ухмылкой и прыгает за руль автомобиля; заводит мотор и, посигналив на прощание, скрывается за поворотом, подняв за собой столб пыли.

Интересно, кто мы теперь друг для друга?

В доме тихо, пусто и прохладно, несмотря на удушающую жару за окном; родители пробудут на празднике до самого вечера, а Глеб совершенно точно не вернётся раньше десяти, так что в ближайшие несколько часов я могу быть предоставлена самой себе. Ничего не имею против своей семьи — я их всех очень люблю и всегда буду поддерживать — но иногда случаются моменты, когда хочется побыть одной.

Должно быть, я закоренелый интроверт, раз так сильно устаю от людей.

Разогреваю на кухне макароны по-флотски и ставлю чайник; в голове по-прежнему крутятся слова Вадима о том, что нужно дождаться результатов от психолога, и сейчас, когда друга нет рядом, меня снова лихорадит. Конечно, Вадик уверен на все триста процентов, что всё будет хорошо, но даже не видит сути происходящего: если бы его отец так же просто к этому относился, необходимость дожидаться официального ответа отпала бы сама собой. В конце концов, если я поддерживаю сына, какая мне разница на то, что там будет написано в графе «Рекомендации»?

А здесь, кажется, решающее слово будет именно за этой графой.

Ну а даже если и так, и отец Вадима не поддержит мою кандидатуру в качестве аккомоданта сыну — что я смогу сделать? У меня нет альтернативного решения или запасного «Вадима», к которому можно было бы напроситься в случае провала плана «А».

Это будет просто удар для моей и так неустойчивой психики, ослабленной событиями последней недели.

Я почти готова вернуться к своей вредной привычке грызть ногти, от которой с трудом избавилась в девятом классе, но решительно прячу руки в глубоких карманах джинсов: даже если я сейчас съем свои руки по локоть, вряд ли стану чувствовать себя увереннее. Поэтому, разделавшись в рекордные сроки с макаронами и чаем, иду в комнату родителей — восстанавливать хрупкое душевное равновесие с помощью картины. Это было единственное занятие, которое способно отвлечь меня от мрачных мыслей и развязать смотавшуюся в узел нервную систему.

Моё одиночество заканчивается быстрее, чем я ожидала: родители вернулись домой, едва за окном опустились сумерки — и я не очень-то удивилась, когда отец втолкнул в дом Глеба. Брат выглядел весьма прозаично: рассечённая бровь, фонарь под глазом, разбитая губа, дыра на футболке, испачканные в грязи джинсы… Кажется, его отдых проходит гораздо интереснее, чем мой — если ты любитель драк, конечно.

— Хоть не опозорился? — спрашиваю со смешком, игнорируя неодобрительные взгляды родителей.

— Обижаешь, — ухмыляется брат. — Гуляев недельку-другую будет отдыхать на скамейке запасных.