Грех - Наталья Рощина Страница 10

– Ты ведь не будешь дуться? Меня хватит и на дом, и на работу. У меня получится. Я должна, понимаешь, Ваня?

– Знаю, не можешь ты иначе, потому и не отговариваю.

С первых же дней Елена поняла, что взвалила на себя тяжелую ношу. Она переоценила свои силы. Учеба, работа, дом. Елена валилась с ног от усталости, но не жаловалась, считая, что закаляет себя, свой характер. Она не могла признаться в том, что ей нелегко. Романтический налет быстро улетучился. Едва подавляя раздражение, Елена поднималась ни свет ни заря. Больше всего страдала от недосыпания. Да и Деревской все чаще намекал, что ему хочется, чтобы жена была более энергичной в постели. Елена так уставала, что ей было не до сексуальных радостей. Нет, она не отказывала Ивану в близости, но это стало механическим выполнением супружеского долга. С каким удовольствием она бы просто устроилась на мягкой подушке, укрылась и уснула. Желанный сон. Усталость накапливалась, выливаясь в беспричинные приступы раздражения, апатию.

– Ты какая-то взвинченная, – замечала Елена Максимовна. Она ждала от дочери признания, чтобы выдать любимую сентенцию «Я ведь тебя предупреждала!».

Но Лена ни за что не признавалась в слабости. Это доставит матери удовольствие. Нет, только не это. Гораздо важнее, чтобы Иван не осуждал ее. Он ведет себя деликатно. Как будто ждет, когда же лопнет ее терпение, настанет предел ее силам. По крайней мере, Елена благодарна ему за то, что он ни на что не жаловался и обходился без комментариев.

Работа, учеба, заботы по дому. Усталость подходила к критической отметке. Она чувствовала, что силы на исходе. Изматывающий ритм мешал ей жить. Все приходилось делать с невероятным напряжением. Значит, она оказалась неженкой, слабачкой, которая не может вписаться в более плотный график. Это злило Елену.

– Лен, у тебя все в порядке? – продолжая что-то писать, однажды спросил Иван.

Устроившись на кухне, Деревской краем глаза следил за тем, как жена готовит ужин. Происходящее напоминало ему сцену из комедийного фильма: молоко убежало, жаркое пригорело, соль на столе и на полу. Кажется, соль стала последней каплей.

– Ты почему спрашиваешь? – Фальшиво веселый тон Елены не соответствовал ее измученному виду.

– Мне показалось, что у тебя все валится из рук.

– Ты верно сказал. Тебе не кажется. – Иван не отрывался от своих записей. – Тебе не стоит работать на кухне.

– Мое присутствие тебя раздражает?

– Нет, но и не помогает.

– Хорошо, это в последний раз. Только хочу заметить, раньше ты сама просила меня об этом.

– Да? – удивилась Елена.

Иван не лгал. Что-то в ней надломилось. Она в очередной раз проигрывала неравную битву и ругала себя за неудачную попытку. Какие усилия она прилагала – Елена знала только сама. Стоило ли так перенапрягаться? Наверное, стоило. Молодой организм – забавная штука. Елена не заметила, как втянулась в ставший привычным ритм. Усталость, конечно, была, но ушла безысходность.

– Трудоголик ты мой. – Иван обнимал ее, внимательно смотрел в глаза. – Не представляю, как тебе удается все успевать? При этом ты умудряешься отлично выглядеть.

– Спасибо, мне приятно это слышать.

– Ты похудела, Леночка, – констатировала мама, – но, кажется, тебе это идет.

– Спасибо, мама. – Елена была горда собой. Слова мамы означали одно: Елена победила. Она сумела доказать, что способна принимать решения и отвечать за них. Работа на «скорой» возвышала ее и в собственных глазах.

Однажды ее бригада получила вызов в частный сектор. Зима в том году выдалась снежная. Подъехать к нужному дому оказалось делом непростым.

– А дальше пешком, ребята, – приказал водитель.

Пришлось оставить машину. Шли мимо занесенных снегом домов. Лаяли собаки. Ноги утопали в высоченных сугробах. Вереница однообразных построек. Зябко поежившись, Лена подумала, что с удовольствием перешагнет порог дома. Она успела промерзнуть. Под старенькое зимнее пальтишко пробирался мороз. За несколько месяцев работы она уже привыкла к дискомфорту. Это все мелочи. Привыкнуть к людским страданиям гораздо сложнее.

Едва поспевая за врачом, Елена преодолевала высоченные сугробы. Снег попал в сапоги. Неприятное ощущение. Это дежурство длилось бесконечно долго. Праздники наступали на пятки, заставляя больше думать о приятном отдыхе, нежели о работе. А сегодня Елена приедет домой и, приняв горячую ванну, юркнет в постель. Иван к тому времени уедет на работу. Никто не помешает ей закутаться в одеяло и уснуть. Блаженство…

Вдруг Елена услышала какой-то странный звук. Продолжая медленно продвигаться вперед, она прислушалась. Время от времени морозный воздух взрывался лаем собак. Хрустящий снег и собачий лай. Кажется, почудилось. Но нет! Елена снова услышала эти непонятные звуки. Остановилась.

– Лен, ты что? Пойдем же, холодина! Шевелись! – подгонял ее врач.

Но Лена приложила палец к губам. Взгляд ее скользнул по снежному покрывалу. Вот он – источник странного звука. Писк раздавался из-под скамьи, что была в нескольких шагах. Присыпанный снегом бугорок едва заметно шевелился. Вмиг Елена оказалась рядом, легко преодолев высоченные сугробы. Поставив чемоданчик на снег, дрожащими руками схватила сверток. Приподняла угол заледеневшего шерстяного одеяла: ребенок! Он едва жив. Елена прижала его к груди.

– Витя! – Голос срывается от волнения. Ее напарник в считанные секунды оказался рядом. – Возьми лекарства, а я его понесу.

– Что за ерунда! – пробасил врач, пытаясь заглянуть под угол заледеневшего одеяла. Но Елена крепко прижала сверток к себе:

– Пойдем быстрее! Нельзя медлить. Ребенок!

– Ну везет же нам. Только подкидыша не хватало. Теперь волокиты не оберешься.

– Ты предлагаешь оставить его здесь?

– Не говори чепухи.

– Пойдем, он замерз совсем. Скорее! – Она побежала, забыв о сугробах, усталости. Все это теперь было неважно. Главное – поскорее оказаться в тепле. Теперь не для того, чтобы согреться самой, а чтобы спасти малыша. А что, если уже поздно? Приподнять уголок одеяла снова было неимоверно страшно. Промедление смерти подобно. Не в силах бороться с охватившей ее паникой, Елена плюхнулась на широкую, заметенную снегом скамейку. Дыхание сбилось, в ногах – неимоверная слабость. Руки дрожат, сердце выпрыгивает из груди.

– Что с тобой, Лена? – Виктор недоумевал. – Ты что? Нам нужно в дом, скорее в дом. Сама же говорила.

Почему же она медлит? Сначала сверток пищал, периодически извивался, словно хотел высвободиться из холодных объятий промерзшего одеяла. С каждой секундой движения ослабевали, а писк стихал. Взяв себя в руки, Елена приподняла заледеневший уголок одеяла и увидела крошечное личико. Ребенок морщил лобик, бровок не было, чтобы сошлись на маленькой переносице: «Что же ты, тетка, медлишь?!» Малыш вытягивал губы дудочкой, сжимая опухшие веки без намека на ресницы.