Ложная женщина. Невроз как внутренний театр личности - Альфред Щеголев Страница 17

Драматизм существования такой женщины заключен в том, что,несмотря ни на что, в ней жива и действенна совесть, голос которой онапытается, но не может окончательно заглушить в себе никакими ухищрениями,никакими идеологиями и моралями, никакой интеллектуальной деятельностью.Совесть, данная ей как глубокое чувство Истины, обрекает ее часто намучительное существование в мире бессовестном и полумертвом. Эта ущемленная,раненая, больная совесть, сокрытая в затаенных глубинах ее существа, определяетсобою весь надломленный, надрывный, трепетный строй ее души, создает дажеизвестную мазохистскую сладость душевного самоистязания.

Совесть – ее боль, страдание, отчаяние, ее безнадежноежелание любви и добра – делает ее одинокой и несчастной, отталкиваемой инепонимаемой людьми, часто вовсе не нужной им – люди ценят социальныеигры, – и женщина, все больше страдая от непонимания и безысходногоодиночества, замыкается в себе, душевно истязает себя, тайно упиваясьсобственным страданием. Она для себя – палач и жертва одновременно, она игордится собою, и ненавидит себя, она чувствует себя сокровищем, которое никомуне нужно. Бегство от этих переживаний толкает ее к тому, чтобы стать ложнойженщиной и завладеть миром, который ее оттолкнул и оскорбил.

Более всего на свете женщина нуждается в рыцаре, способномвдохновиться ею, но в славную эпоху автоматизированных биороботов и полуживыхавтоматов, имеющих вместо живой души лишь центральную нервную систему с ее«высшей нервной деятельностью», эта мечта особенно несбыточна и утопична.Мироощущение женщины, религиозное по самой сути своей, не находит отзвука вгосподствующем мировоззрении и деятельной практике окружающих ее людей, вкоторых нет места Богу, а потому Совесть ее становится для нее самой непомернымдушевным грузом и каким-то непонятным чудачеством.

Ложная женщина появляется в чрезмерно социализированнойсреде, где властвует мужское мировосприятие. Этому миру чужды женские ценностисуществования: почитание святыни, религиозно-символическое выражение духовнойжизни, обращенность к личности, опора на личную нравственность. Ему потребениной тип личности – организованный, предприимчивый, в меру агрессивный деловойпартнер, действующий в рамках моральных правил и обязательств, вся активностькоторого направлена на достижение вполне объективных целей, дающих ему чувствоморального удовлетворения и собственной социальной значимости. В таком обществеженственность женщины становится ненужной, она не находит в нем душевногоотклика, не находит святыни, которой могла бы поклониться.

Вряд ли, однако, отчетливо и последовательно осознает она,что все это так, ведь с раннего детства приучена она к «спасительной» мысли отом, что все на свете имеет «естественные причины» своего происхождения, все,чем она живет, что чувствует, что любит или ненавидит, чем тревожится и в чемстрадает, весь ее внутренний мир обусловлен исключительно «объективнымипричинами». Свои переживания она связывает не столько с духовно-нравственнойсферой, сколько с психофизиологической плоскостью бытия. Страх, отчаяние,волнение, предчувствия, тревожные сновидения и т. д. – все это ее материализованноесознание невольно, почти автоматически, относит в разряд психофизическогодискомфорта и искажает истинную суть этих вещей. И является дежурная таблеткатранквилизатора в ответ... на Божий призыв.

Поведение и настроение такой невротизированной женщины оченьтрудно понять обыденному рассудку, для которого все ее душевные запросы идвижения происходят от того, что она просто-напросто «дурью мается», не находясвоего места в жизни и страстно желая чего-то несбыточного. Здесь и являетсясоблазн прикрыться социальной маской. Защитные маски ложной женщины делают еесоциальную жизнь внешне более определенной и последовательной, но без этихмасок ее характер проявляет себя противоположным и непоследовательным, потомучто свое плодотворное душевное содержание, способное к благому переживаниюверы, любви и надежды, она изживает в себе как чувства неуверенности, страха ибезнадежности, опустошающие ее.

Лишенная масок и той психологической защиты, которую онимогли бы ей дать, женщина теряет ориентацию в обществе. Она как будто не живет,а играет «в жизнь», и почти всегда недовольна своей игрой, потому что душевножаждет «настоящего», «подлинного», «своего», чему можно верить и чего нет в ееокружении. Она неосознанно мстит самой себе за то, что не может найти себя,своего места в жизни, не может обрести в себе то единственно желанноесостояние, которое соответствовало бы ее исконному женскому чувству. Она лишьвзвинчивает себя в заранее обреченной попытке утвердиться в тех качествах исвойствах своего социального лица, которые сама же совестливо отрицает в себе идля себя.

Она хочет быть самой собой, она хочет иметь свое лицо, нокак явить его миру, который в этом лице не нуждается? Как явить самовлюбленномаскулинизированному миру женственность?

Не умея играть в маски-роли ложных женщин, она превращаетсяв конце концов в довольно унылую комбинацию фригидности и рассудочныхпретензий, окончательно удушающую ее женственность, делающую ее существомплоским, нудным, лишним и вообще «никаким».

Невротизированная женщина все время чего-то ждет и ждет –скорее всего, чуда, которое освободит ее... от самой себя. Она искренне незнает, что должно, а что не должно для нее, что достойно, а что не достойно ее,потому что ее сознание, забитое штампами казенного социального воспитания,которое не обращает внимания на половую принадлежность своих воспитанниц –индустриальному социуму нужны «работницы», а не «чудные мгновения», – еесознание не позволяет раскрыться ее женственности.

Она не может заявить о себе яркостью характера, не можетзаставить общество признать себя, она остается мучительно замурованной в себе инеблагодатной для окружающих. Она мечется в безысходной попытке отстоять себя,будучи внутренне неуверенной в обоснованности подобной претензии.

Ее чинная «сверхморальность», в которую она играет и которуюона, чем более взращивает и лелеет в себе, тем более тайно ненавидит, может,что называется, «полететь кувырком», как только наступит для этогосоответствующий критический момент, а на месте этой «сверхморальности» и«благопристойности» может воцариться самая непотребная, демонстративнаясексуальная распущенность, подсвеченная к тому же каким-то настроением мрака ибезысходности; распущенность, которая приведет в недоумение и замешательствовсех, знавших эту женщину и принимавших ее за «образец порядочности».

Ее интеллектуальная деятельность, также всегда несколькочрезмерная и натужная, может сильно опостылеть ей, и она отпрянет от своихинтеллектуальных занятий, приевшихся ей как консервы, и при этом как-томаксималистски резко и жестко возведет на место прежних своих «святынь»что-нибудь уж больно «природное», «естественное», «простое» и даже«примитивное», да еще и поклонится этому новому своему идолу, так чтоокружающие ее будут просто шокированы таким ее превращением.

Если же она захочет показаться окружающим, да и самой себе,«женщиной без предрассудков», то ее «сексуальная распущенность», в которую онанесколько угловато будет играть и в которой она не всегда до конца будет«распущенной», может мгновенно смениться у нее потребностью в каком-то«моральном очищении» и «совершенствовании», и она устремится, подобно иномусовестливому правдоискателю, к поиску «духовных основ» жизни, который почтинеминуемо кончится у нее не чем иным, как скучным и довольно банальным морализированиеми доморощенной религиозной обрядовостью, что не только не удовлетворит, но,скорее, раздражит и обезнадежит ее. Она может застрять на магии илиэкстрасенсорике и здесь будет пытаться получить, правда в весьма своеобразном идаже извращенном виде, удовлетворение своего неизжитого религиозного чувства.