Как быть стоиком. Античная философия и современная жизнь - Массимо Пильюччи Страница 11

«Что? — с насмешкой переспросил я, прочитав об этом у Эпиктета. — Стоицизм вдруг оказался одной из этих экзотерических штучек в духе нью-эйдж, призывающих нас обниматься с деревьями и сливаться с природой?» Нет, спокойно ответил он мне: «Это не просто^[26] — только лишь назначение человека исполнить. Ведь что такое человек? Живое существо, говорят, обладающее разумом, смертное. Как раз в этом обладании разумом от кого мы отличаемся? От зверей. И от кого еще? От баранов и тому подобных. Так смотри же, не делай ничего, каким бы то ни было образом, как зверь. Иначе ты утрачиваешь человека, не исполняешь его назначения».

То, что человек отличается от зверей, было совершенно ясно для жителей античной эпохи. Например, Аристотель назвал человека наделенным разумом животным, имея в виду не то, что мы всегда ведем себя разумно, поскольку даже беглое наблюдение показывает: это не так, — а то, что мы способны вести себя разумно. Он также считал человека политическим животным, опять же подразумевая не наше пристрастие к политическим играм и спорам (хотя, конечно же, мы это любим), а то, что мы живем и, что гораздо важнее, процветаем в «полисе» (от лат. polis) — сообществе других людей. Опираясь на аристотелевское понимание природы человека как наделенного разумом общественного животного, стоики пришли к заключению, что предназначение человека состоит в применении разума к общественной жизни. Это различие между взглядами Аристотеля и стоиков, которое может показаться незначительным, влечет за собой кардинально разные следствия. Аристотель считал ум высшей способностью человека, отличающей его от животного мира, а созерцательную деятельность — высшим проявлением ума. Как вы можете догадаться, такое отношение может привести к довольно обособленному и пассивному существованию. В отличие от Аристотеля, стоики сместили акцент в сторону социального, утверждая, что смысл жизни человека — использовать свой разум для строительства лучшего общества, которое только можно создать.

Проблема наших дней заключается в том, что сам феномен человеческой природы стал подвергаться сомнению. И ученые, и философы стараются уходить от этого понятия, а некоторые и вовсе отвергают существование некой «человеческой природы» как пережиток устаревшего мировоззрения. Но я думаю, что они серьезно ошибаются.

Вплоть до середины XIX века люди на Западе считали, что все животные, включая человека, созданы всемогущим Богом. Таким образом, они фактически соглашались со взглядами Аристотеля по этому вопросу, интерпретируя их через фильтр своей религии: человек является особенным, поскольку он создан по образу и подобию Божьему, из чего естественным образом проистекает смысл его жизни: поклоняться Богу и соблюдать установленные им правила существования в созданной им Вселенной.

Но в 1859 году Чарльз Дарвин опубликовал свой знаменитый труд «Происхождение видов». Дарвин и его коллега Альфред Рассел Уоллес независимо друг от друга накопили огромный массив эмпирических данных, позволивших сделать два революционных вывода. Вывод первый: все живые виды на Земле связаны общим происхождением, как члены одной семьи, и это происхождение можно проследить вплоть до зарождения жизни. Вывод второй: великое разнообразие форм жизни, превосходно приспособленных к разнообразным условиям существования на Земле, является результатом фундаментального процесса, который Дарвин и Уоллес назвали естественным отбором. Этот процесс, который был тщательно изучен в естественных и лабораторных условиях, основан на удивительно простом алгоритме. Во-первых, Дарвин и Уоллес заметили, что во всех популяциях животных и растений есть определенная степень вариативности: одни представители вида выше, другие ниже; у одних листья насыщенного зеленого цвета, у других — бледнее; у одних метаболизм протекает быстрее, у других медленнее, и так далее. Во-вторых, различные вариации определенного признака, как правило, являются более или менее благоприятными для условий, в которых обитают организмы. Например, листья определенной формы больше подходят для существования в пустыне, где много света и мало воды, а листья другой формы «приспособлены» для нижнего яруса тропических лесов, где много воды, но дефицит света. Другими словами, эти характеристики влияют на две ключевые (с биологической точки зрения) для любого существа вещи — выживание и способность к воспроизводству. В-третьих, ученые обнаружили корреляцию между характеристиками родителей и их потомства, что свидетельствует о передаче этих признаков из поколения в поколение. Дарвин не мог объяснить, каким образом происходит такая передача, хотя основной принцип наследственности был открыт Грегором Менделем примерно в то же время. Правда, работы Менделя получили признание только в 1900-х годах.

Если объединить эти три элемента — вариации, дифференциальную приспособляемость и наследование, можно сделать вывод, что приспособленные к внешней среде индивиды имеют больше шансов выжить и произвести больше потомства. Таким образом, их характеристики распространяются по всей популяции. Если же среда обитания изменяется, то весь процесс, который называется эволюцией путем естественного отбора, повторяется заново.

Однако какое отношение все это имеет к человеческой природе? Дарвиновская теория эволюции нанесла сокрушительный удар по идее уникальной человеческой сущности, о которой говорил Аристотель, стоики и многие другие античные мыслители. Эпиктет, конечно, был прав, утверждая: «Как раз в этом обладании разумом от кого мы отличаемся? От зверей. И от кого еще? От баранов и тому подобных». Безусловно, человек отличается от диких зверей и баранов. Но так ли велика разница между нами и другими приматами, особенно человекообразными обезьянами? Современная биология утверждает, что нет. Например, наш геном отличается от генома шимпанзе всего на 4–5 %. С эволюционной точки зрения это довольно много, но держу пари, что Аристотель был бы поражен незначительностью такого различия. Кроме того, биологи находят все новые доказательства того, что многие якобы типичны человеческие черты на самом деле вовсе не уникальны. Мы — не единственные животные^[27], живущие в социальных группах, способные к сотрудничеству и использующие орудия труда. Мы — не единственные, кто обладает способностью к сложным видам коммуникации и даже к тому, что мы называем нравственным поведением (которое также можно наблюдать у шимпанзе и других приматов). Тем не менее мы все же обладаем отличительными особенностями: используем язык со сложной грамматикой и абстрактными понятиями; наши дети рождаются с очень большим головным мозгом (и этот мозг продолжает расти после рождения); для нашего мозга характерна значительная асимметрия полушарий, «специализирующихся» на выполнении различных функций (например, наше левое полушарие отвечает за языковые способности); из всех млекопитающих мы имеем самое большое соотношение размера мозга к размеру телу; и мы единственные среди человекообразных обезьян не имеем кости в пенисе^[28].