Пират - Джин Вулф Страница 79

Худас сел на весла и отвел лодку от порта. Потом я показал ему, как устанавливать мачту и разворачивать парус. Когда мы поплыли под парусом (дул довольно крепкий ветер), я перебрался на нос, предоставив Худасу управляться с румпелем и шкотами. Минут через пять я понял, что он не новичок в морском деле. Особого мастерства индеец не обнаруживал, но он явно успел набраться достаточно опыта, чтобы усвоить основные принципы управления судами.

Мы преспокойно проплыли между крепостью и сторожевой башней, и никто нам слова не сказал. Когда мы вышли из пролива в залив и оказались вдали от всех и вся, я велел Худасу спустить парус, насадил наживку на крючок, зажал в руке острогу и сделал вид, будто рыбачу. Потом я сказал дословно следующее:

— Ты говоришь по-английски, Худас. Я тоже — и мне кажется, нам пора поговорить начистоту. Откуда ты родом?

— Север, Крис. — Он указал рукой. — Моя земля на север.

— Америка?

Он непонимающе уставился на меня, а потом помотал головой — и тогда девяносто процентов надежды покинули меня. Я надеялся, отчаянно надеялся, что он из будущего, как и я.

Овладев собой, я спросил:

— Кто научил тебя английскому?

— Господин.

В тот день я вытянул из него еще кое-какие сведения, но скудные. Позже мы с Новией выведали больше. Начни я последовательно вкраплять в повествование крохи информации, которые мы мало-помалу из него выуживали, вы бы извелись от нетерпения. Поэтому я изложу здесь суть и на том покончу с делом.

Худас, москито по происхождению, нанялся на корабль капитана Свона. Они совершали налеты по всему атлантическому побережью Южной Америки и, возможно, за мысом Горн. (С географией у Худаса было плоховато.) В конце концов они бросили якорь у каких-то островов — там были скалы, деревья, козы и больше почти ничего — в надежде настрелять дичи и запастись свежим мясом. Худас отправился на охоту, и корабль ушел, оставив его на острове. Мы с Новией предположили, что поблизости появилось крупное испанское судно, но, возможно, просто погода переменилась.

В конце концов Худас соорудил маленький плот и переплыл на один из других островов. Там находился белый человек, они с ним подружились и объединили свои силы. Худас называл белого человека «Господин». Господин научил его английскому и в известной мере обратил в христианство. Я говорю «в известной мере», поскольку Худас по-прежнему верил во все, во что верят москито, но он также знал о Боге и Иисусе и, мне кажется, они нравились ему больше языческих божеств.

Они с Господином начали строить настоящую лодку: рубили деревья, пилили брусья, сушили древесину и так далее. По словам Худаса, дело продвинулось уже довольно далеко, когда к острову подошел корабль. Господин сел на него, чтобы вернуться обратно в Англию, но Худас не последовал за ним. Отчасти потому, что не хотел плыть в Англию, отчасти потому, что не доверял людям на корабле. Во всяком случае, нам с Новией так показалось.

Он остался на острове и перестал строить лодку. Насколько я понимаю, на первом острове он находился год или около того, а вместе с Господином провел по меньшей мере два года. Потом он прожил на острове Господина еще год, самое малое.

Время от времени туда приходили испанские корабли, и они с Господином всегда прятали лодку и прятались сами. На сей раз Худас спрятался, но забыл спрятать лодку — или не смог оттащить ее от берега в одиночку. У испанцев были собаки, и собаки выследили его. Испанцы поймали Худаса и сделали рабом на своем корабле. В конце концов они продали его трактирщику.

Как я уже сказал, во время рыбалки я узнал ничтожную долю от вышеизложенного. Не знаю, являлся ли Маху самым разговорчивым человеком из всех, встречавшихся мне в жизни, но я абсолютно уверен, что Худас был самым неразговорчивым. Я сказал Худасу, чтобы он не произносил ни слова по-английски при испанцах, и строго-настрого наказал никогда никому не говорить, что я владею английским. Поначалу я боялся, что он все же проболтается. Познакомившись с ним ближе, я понял, что напрасно сотрясал воздух, призывая его хранить молчание. Худас был не большим любителем трепать языком, мягко выражаясь.

Никто не остановил нас, не задал нам никаких вопросов и вообще никак не побеспокоил, а потому на следующий день мы снова отправились рыбачить — на сей раз на озеро Маракайбо. В ту пору ситуация там сложилась странная. Восточный берег озера принадлежал испанцам, там простирались обширные пахотные угодья, а ближе к южной оконечности озера находился маленький городок под названием Гибралтар. Западный берег по-прежнему покрывали дикие джунгли, где обитали коренные американцы, которых испанцы называли «индиос бравос» (непокоренные индейцы). Я спросил Худаса, не хочет ли он присоединиться к «индиос бравос», — мол, он может прыгнуть за борт и вплавь добраться до берега, я не возражаю. Он сказал — нет, «индиос бравос» убьют его, он не из их племени.

Мы высадились на берег в Гибралтаре, купили вина и пищи, и я немного поболтал о рыбалке с двумя мужчинами в доме, где мы остановились перекусить. Мужчина, продавший нам еду, сказал, что индеец должен выйти во двор со своей порцией, а потом увидел, что Худас не закован в цепь, и сказал, что он убежит. Я сказал: «Не убежит, не беспокойтесь». Худас взял свою порцию, поел во дворе и никуда не убежал.

На следующий день мы решили снова выйти в залив. Ведущий в него узкий пролив, слишком мелкий для крупных судов повсюду, кроме как ровно посередине между островами Дозорный и Голубиный, обеспечивал благоприятные условия для обороны. Сторожевая башня находилась на Дозорном острове, на вершине холма, из которого, собственно, и состоял весь остров.

Голубиный остров был побольше, акров двадцать или тридцать. Каменная крепость располагалась на нем таким образом, что любому кораблю, идущему через пролив к Маракайбо, приходилось проплывать прямо под пушками. Еще два дня назад при виде крепости я сразу понял: единственный способ захватить ее — это штурмовать со стороны, обращенной к суше. Флотилия из восьми-десяти больших галеонов могла бы разрушить крепостные стены орудийным огнем, но при этом потеряла бы четыре или пять кораблей.

С мелководной стороны от острова мы нашли крохотную бухточку, надежно укрытую деревьями. Там мы пристали к берегу, и я сказал Худасу, что мне надо незаметно осмотреть крепость с другой стороны. Он сказал: «Моя вперед. Иди за мной» — и растаял в подлеске, точно дым. Я последовал за ним, стараясь двигаться быстро и бесшумно. Я сказал «стараясь». Я шел в два раза медленнее и производил в десять раз больше шума. Или в сто раз, поскольку Худас не производил вообще никакого шума, а я производил. Я шел самым резвым своим шагом минут пять или десять, а потом замечал впереди Худаса, поджидающего меня. Он убеждался, что я его увидел, делал мне знак следовать за ним и снова исчезал в зарослях.

На третий раз он не сдвинулся с места, а остался стоять где стоял, показывая рукой. Перед нами находилась маленькая поляна, и он показывал на противоположную ее сторону. Приблизившись к нему, я напряженно всмотрелся вперед, но увидел лишь очередные деревья и очередные кусты. Ничего больше.