Внучка алхимика - Лариса Шкатула Страница 54

Прежде, перед сном, госпожа и служанка между собой почти не разговаривали, и устала вроде бы Соня не меньше обычного, но, видимо, осознание того, что дорожные мытарства кончились, по крайней мере, на ближайшее время, уничтожило привычную сонливость.

– На Благовещение осьмнадцать сравнялось, – с тяжелым вздохом ответила Агриппина.

– На Благовещение? – растерянно переспросила Соня, – а что же ты ничего не сказала?

– Дак, княгиня… их сиятельство знали. Пятиалтынный мне подарили.

– Чего ж ты так вздохнула?

– Другие девки в моем возрасте уже детей имеют, а мне знать на роду написано, вековухой остаться!

Соня не знала, смеяться ей или плакать. Восемнадцать лет, надо же! И что это получается? Софья на семь лет старше Агриппины! А можно подумать, что наоборот. Княжне стало стыдно: привыкла подле маменькиной юбки ни о чем не задумываться, чего нельзя сказать о горничной. Той вертеться приходится: и госпоже угодить, и стараться, чтобы тебя назад, в нищее село не отправили, и собирать копейки на свою вольную… Чтобы скрыть замешательство, Соня спросила преувеличенно бодрым голосом:

– Ну, а как тебе показалась Франция?

– Вот лежу и думаю…

Надо же, думает она! Соня представила себе сосредоточенную служанку, о чём она может думать! Грамоте-то недавно научилась, за границу её вывезли. Соня в её восемнадцать лет такое и не снилось!..

Да, княжна, вот теперь в вашем голосе отчетливо звучит голос "синего чулка". Понятно, почему они все злые да занудные. Чувствуют, что время упустили, что рядом уже подросли моложе и красивее, вот и выливают свое раздражение на тех, кто ответить не может…

– Верно говорят старые люди: за морем теплее, а у нас светлее.

– Это ты к чему?

– Да к тому, что издалека и ворона может соколом показаться. Всё твердили: Франция, Франция, а что на деле выходит? Едешь и думаешь, как люди в такой нечистоте жить могут! Вот мы один городок проезжали – не помню название – так я заметила: женщина идёт по мостовой нарядно одетая, а у её ног – кровавый поток с мясных рядов течёт. Служанки ночные горшки прямо на улицу выплескивают! И такие непотребства творятся, куда ни оборотись! У самых богатых домов – кучи мусора…

– Что ж ты во Франции один мусор видела?

– Понятное дело, я ещё мало чего видела, но хороший хозяин не станет сор на крыльце своего дома оставлять, куда-нибудь в сторонку сметёт. А вы заметила Софья Николаевна, сколько у них нищих? Да какие наглые! Чуть ли не в лицо протянутыми руками тычут! Я так думаю, французский король должен был бы насчёт нищих распорядиться. Чтоб их куда сгоняли, что ли. А иначе, кто в страну приедет, что о французах подумает? Что у них народ совсем уж бедный, коли столько попрошаек расплодили…

"Надо же, моя горничная – философ почище Вольтера! – уже без раздражения подумала Соня. – Но отчего я так неохотно признаю за нею способность размышлять? Прикрикнуть на нее, чтобы знала своё место?"

Но вслух сказала совсем другое:

– Мне кажется, Агриппина, тебе нужно французский язык изучать. Если хочешь, я могла бы с тобой заниматься.

Соня услышала, как скрипнула кушетка. Наверное, горничная привстала с неё от избытка чувств.

– Конечно хочу, Софья Николаевна, миленькая! Вы помните, как грамоте меня учили?

Еще бы Соне не помнить! Тогда она как раз удовлетворяла свою прихоть ей вдруг захотелось побыть учительницей. Правда, занятие это ей вскоре наскучило, хотя ученица и оказалась очень способной, но вот, поди ж ты, благодаря ему на свете ещё одним грамотным человеком стало больше.

– Ты, надо сказать, молодец, всё на лету схватывала, – вслух заметила она.

– Как мне уроки учить понравилось! – между тем вспоминала Агриппина. – Я и ночью вскакивала, тайком свечу зажигала, чтобы ещё раз букву выученную записать.

И добавила почти без перехода:

– А старуха-то наша того человека знает.

– Какого человека? – почему-то шепотом спросила её Соня, не сразу сообразив, кого Агриппина имеет в виду.

– Того, о котором вы спрашивали. Антуана вроде.

– Ты-то откуда знаешь, если по-французски ничего не понимаешь!

– Не понимаю, зато чувствую. Не только знает, но и боится. Она же как ваши слова услышала, от страха едва чувств не лишилась.

– Ты, матушка, сочинительница! – хмыкнула Соня. – Как она может бояться человека, который жил шестьдесят лет назад? При всех раскладах ему теперь никак не меньше девяноста лет исполнилось бы.

– Не его самого, так сына или внука, – рассудительно произнесла Агриппина.

– Может, ты и права, – нехотя призналась Софья; у неё и у самой мелькнула такая мысль, но княжна прогнала её, убедив себя, что пожилой человек не может так нахально врать. – Только нам она всё равно этого не скажет.

– Нам не скажет, а его предупредит, – уверенно заключила горничная.

– Эк, ты ловко всё рассудила! Не девушка, а полицмейстер! Следственный пристав! Ишь, целое преступление разглядела.

– Спорим мы с вами зазря, это только время покажет, – совсем уж непочтительно, по мнению Сони, произнесла Агриппина и сладко зевнула.

Завтрак, поданный Жавоттой под неусыпным наблюдением мадам Альфонсины, оказался вкусным: кофе со сливками, булочки с джемом, масло, сыр, ветчина. Соня с утра обычно ела мало, но тут, кажется, превзошла свою обычную норму.

Утро обещало теплый солнечный день, потому Соня распорядилась приготовить ей летнее платье и взяла с собою зонт.

Гардероб Агриппины был не так обширен, и она надела все то же платье, подаренное ей три года назад княгиней, пришив к нему, однако, воротничок из дорогих кружев. Правда, споротых уже со старого платья Сони. И когда эта девчонка только успела проделать такое, с некоторой завистью подумала княжна – она сама так мало чего умела делать своими руками!

Теперь Агриппина выглядела скромно, но не бедно, сотворив, по собственному определению, "из г… конфетку". При этих словах она спохватилась, посмотрела на княжну, но та сделала вид, что ничего не слышала.

В таком виде и отправились госпожа со служанкой в прогулку по Дежансону. Хозяйке на её вопрос, далеко ли они собрались, Соня ответила:

– Хочу посмотреть на ваш город.

Дежансон весь состоял из спусков и подъемов, – только они успевали спуститься вниз с одной узкой улочки, как следующая вела в гору. После очередного подъема по довольно крутой лестнице, преодолев которую Соня очень быстро устала, она решила присесть на деревянную скамью у дороги.

Чуть поодаль от скамьи виднелся крутой обрыв, с которого открывался великолепный вид на небольшую равнину. Края её, подобно загнутому вверх языку, тоже переходили в скалистый холм.

И вот на этом холме – Софья даже привстала от неожиданности – возвышался тот самый замок, который однажды привиделся ей в некоем видении.