Графиня Солсбери - Александр Дюма Страница 44

Из сорока тысяч норманнов, пикардийцев и генуэзцев спаслись только последние, которые, как мы уже сказали, ушли в открытое море. Все остальные были взяты в плен, убиты или потоплены. Гуго Кьере хладнокровно прикончили после сражения, а Бегюше, как свидетельствуют «Большие хроники», лучше умевший считать деньги, нежели воевать на море, как пират был повешен на самой высокой мачте своего флагманского корабля.

Король Эдуард сражался не щадя себя, словно рядовой рыцарь, и был ранен в бедро стрелой из арбалета; остаток дня и всю ночь он провел на своих кораблях, приказав так громко трубить в трубы, бить в литавры, барабаны и прочие музыкальные инструменты, что, пишет Фруассар, за этим шумом нельзя было бы расслышать грома Господня. На этот шум на берег высыпал весь добрый люд из окрестных деревень и городов; на другой день — это было 26 июня — король со своим флотом вошел в порт и высадился на берег; французский флот был уничтожен, но, казалось, погубила его не рука людская, а длань Божья уничтожила с помощью стихийного бедствия, погребя людей и корабли в морской пучине. Король со всеми своими рыцарями пешком, обнажив голову, отправился на молитву в собор Богоматери Уденбургской, где выслушал мессу, после чего отобедал и, сев на лошадь, в тот же день прибыл в Гент, где его с великой радостью встретила королева.

Как только Эдуард приехал в Гент, он тотчас, во исполнение данного обещания, осведомился, что стало с графом Солсбери и графом Суффолком. Ему сообщили, что после безнадежного сопротивления оба были взяты в плен; сначала их отвезли в тюрьму города Лилля, а оттуда отослали во Францию, к королю Филиппу; тот очень обрадовался, что в его руках оказались два столь отважных рыцаря, и поклялся, что их не выкупят ни за золото, ни за деньги, а только обменяют на какого-нибудь сеньора, столь же знатного и отважного, как они. Посему Эдуард и подумал, что сейчас было бы бесполезно что-либо предпринимать, поскольку король Франции, разгневанный поражением в битве под Слёйсом, теперь отнюдь не расположен сделать хоть один шаг, который стал бы приятен его кузену из Англии. Поэтому Эдуард занялся лишь одним делом, решив созвать парламент в Вильворде, где должен быть вновь подтвержден союз Фландрии, Брабанта и Геннегау, а следовательно, и день, когда соберется сей парламент, был назначен: это было 10 июля.

В названный нами день король Эдуард Английский, герцог Иоанн Брабантский и граф Вильгельм собрались в Вильворде, где к ним присоединились герцог Гелдерландский, маркиз Юлих, мессир Жан де Бомон, маркиз Бранденбургский, граф Монсский, мессир Робер Артуа и сир де Фокемон. Среди них находились Якоб ван Артевелде и четверо представителей от каждого из главных городов Фландрии (они составляли совет при эшевене; с согласия совета принимались важные решения, которые потом подписывал и оглашал Артевелде). На этом собрании было решено, что три страны, то есть Фландрия, Геннегау и Брабант начиная с этого дня будут оказывать помощь и поддерживать друг друга военной силой во всех случаях и во всех делах; если одна из трех стран столкнется с кем-либо, то обе других будут обязаны ее поддержать, и если две страны придут в несогласие между собой, третья должна будет их помирить, а ежели ее усилий окажется недостаточно, то все три стороны обратятся к суду короля Англии, и тот, будучи гарантом их клятвы, должен будет улаживать их ссоры. Соблюдать все это они поклялись, вложив свои руки в ладони Эдуарда, и в память об этом договоре и в знак союза трех стран была выпущена монета, которая имела хождение в Брабанте, Фландрии и Геннегау (она получила название «монета союзников»).

Кроме того, было принято решение, что в день святой Магдалины король Эдуард покинет со своим войском Фландрию и осадит город Турне.

Однако король Филипп, прибывший в Аррас и вставший под знамя своего сына герцога Иоанна (в армии король вел себя как простой рыцарь), узнал о решениях парламента в Вильворде и послал коннетабля Франции графа Рауля д’Э, двух своих маршалов, мессира Робера Бертрана и мессира Матьё де ла Три, сенешаля Пуату, графа де Гиня, графа де Фуа с братьями, графа Эмери Нарбонского, графа Эмара де Пуатье, мессира Жоффруа де Шарни, мессира Жирара де Монфокона, мессира Жана де Ланда и сеньора-владетеля Шатийона, то есть цвет королевства французского, в город Турне, наказав крепко его защищать ради их собственной чести и чести королевства, дабы не был учинен никакой ущерб сему большому и красивому городу, что являл собой ворота во Францию; после чего король Филипп, продолжая следовать принятой ранее политике и полагая, что пришла пора нанести решающий удар, послал в Шотландию со множеством рыцарей, в изобилии снабженных оружием и деньгами, короля Давида Брюса с женой (они семь лет жили при французском дворе, тогда как их сторонники постепенно отвоевывали для них шотландское королевство, о чем мы уже рассказали в предыдущей главе).

И пока совершались эти военные приготовления, а от Бретани до любого отдаленного угла Германской империи каждый, казалось, лишь мечтал о войне; только два ума, подобные ангелам мира, паря над схватками, желали конца этим склокам. Одним был король Робер, прозванный Мудрым (его также называли королем Неаполитанским и Сицилийским, хотя он уже не владел этим островом, который потерял его дед, Карл Анжуйский в день Сицилийской вечерни), что прислал письма, в коих убеждал короля Филиппа не сражаться с королем Эдуардом, ибо он прочел по звездам, что любая стычка с этим государем окажется роковой для Франции. Другой была г-жа Жанна де Валуа, сестра короля Филиппа и мать молодого графа Геннегауского, что с болью великой наблюдала за тем, как ее сын и брат, то есть дядя и племянник, подняли острые мечи друг на друга. Поэтому Робер Мудрый и Жанна де Валуа примирились и обменялись письмами, а король Неаполитанский счел дело сие достаточно серьезным, чтобы лично покинуть свое королевство и поехать в Авиньон к папе Клименту VI с просьбой вмешаться в этот конфликт. Король Неаполитанский был один из тех монархов — тогда они встречались реже, чем в нашу эпоху, — которые, будучи людьми образованными, любят словесность, понимая, что разум — это солнце королевств, что великим и великолепным может быть лишь царствование, озаряемое небесными лучами поэзии. И когда вся Италия решила увенчать лавровым венком Петрарку, сам поэт выбрал короля Неаполитанского, чтобы тот подвергнул рассмотрению его творчество. Поэтому именно своей несколько менторской эрудиции и своей любви к писателям, а не столько процветанию королевства и славе его оружия, Робер Мудрый в большей мере обязан славой величайшего короля христианского мира. То же и по той же причине позднее произошло с Франциском I и Людовиком XIV: чудодейственный щит поэтов все еще защищает их от ударов истории.

Кстати, он убедился, что папа и кардиналы готовы вмешаться в эту войну, столь роковую для обоих королевств; посему, уверившись в доброй воле папского двора, он вернулся в свое прекрасное королевство под лазурным небом, чтобы перечитывать Данте и венчать лавровым венком Петрарку.

Однако Эдуард обо всем этом ничего не знал; выполняя данное им обещание, он выступил из города Гент в то время, когда уже начали созревать хлеба, с армией, где насчитывалось два прелата, семь графов, двадцать восемь знаменных рыцарей, двести рыцарей, четыре тысячи конных воинов и девять тысяч лучников, не считая пехоты, численность которой могла достигать пятнадцати или восемнадцати тысяч. Как только он разбил лагерь под городом, у ворот святого Мартина, к нему присоединился его кузен Иоанн Брабантский с двадцатью тысячами рыцарей и оруженосцев, а также простых людей и расположил свой лагерь в Пон-а-Рен, близ аббатства святого Николая; потом подошел граф Вильгельм Геннегауский с цветом своего рыцарства, с огромным войском голландцев и зеландцев, заняв позицию между королем Англии и герцогом Брабантским; далее пришел Якоб ван Артевелде с более чем шестьюдесятью тысячами фламандцев, разбившими свои палатки перед Сент-Фонтенскими воротами, на обоих берегах Шельды, и построившими мост, чтобы иметь возможность не спеша сообщаться друг с другом так часто и свободно, как они пожелают; потом, наконец, подошли князья Империи: герцог Гелдерландский, маркиз Юлих, маркиз Бранденбургский, маркграф Мейсенский и Остландский, граф Монсский, сир де Фокемон, мессир Арну де Бланкенгейм и все германцы, расположившиеся со стороны Геннегау, — они замкнули железное кольцо, окружавшее город и имевшее в ширину почти два льё.