Колонисты - Джек Кавано Страница 31

— На мой взгляд, Господь пробуждает в душе человека тревогу для того, чтобы он совершил какой-то поступок, решился на какой-то шаг. Ну а если Всевышний наделил человека талантом, значит, он должен использовать этот дар во славу Господа.

— Дар?

— Духовный дар или талант, — пояснила Присцилла. — Все мы, к примеру, знаем, что Господь одарил Энн поэтическим талантом. Неужели Он наградил бы ее этим даром, если бы не хотел, чтобы она им воспользовалась?

Никто не возразил Присцилле, и она продолжила:

— В Библии сказано, что Господь никого из нас не обошел своими дарами. Вот я и подумала: а почему бы нам не помочь друг другу найти применение этим талантам? Да и потом, мы должны показать людям, как важны духовные ценности. Быть может, наш пример воодушевит кого-то еще.

— По-моему, у меня нет никаких талантов, — грустно покачала головой Эмма.

— Вместе мы сумеем их найти, — ответила Присцилла.

— Значит, мы не будем делать ничего плохого? — спросила Табита.

— В молитвах и взаимной поддержке нет ничего дурного, — сказала Присцилла.

«Дочери Деворы» устраивали встречи каждую неделю. Правда, первое время на собраниях был слышен только голос Присциллы. Она читала Священное Писание, побуждала девушек искать в себе таланты, молилась за каждую из них. Спустя два месяца Присцилла попросила Энн почитать свои стихи.

— Папа сказал, что сочинять стихи — занятие мужское, — вмешалась Табита. — Женщинам вообще незачем читать и писать.

Энн улыбнулась.

— Мой отец тоже так думает, — сказала она. — Ему не нравится, что я пишу стихи. Он говорит, что так я распугаю всех женихов.

— И ты продолжаешь сочинять стихи, зная, что твой отец этого не одобряет? — недоверчиво спросила Эмма, которой сама мысль о подобном своеволии казалась кощунственной.

— Я пыталась бросить, — произнесла Энн со своей обычной тихой улыбкой. — Но слова сами приходят ко мне. Порой мне кажется, что они идут от Бога. Разве я могу их не записать?

Девушки потрясенно молчали.

— Сначала меня это беспокоило, но потом я узнала, что не одна я такая. То же самое чувствовал мой любимый поэт.

— А кто твой любимый поэт? — спросила Рут.

— Энн Брэдстрит [19].

Девушки озадаченно переглянулись.

— Вы никогда о ней не слышали? — изумилась Энн.

Девушки отрицательно покачали головами.

— Она одна из нас, — сказала Энн. — Из колонистов. Она приехала в Америку в 1630 году. Ее семья обосновалась здесь, в Кембридже, тогда он назывался Ньютаун. Она была замужем, растила восьмерых детей — и писала стихи; вот только ей все время приходилось отстаивать свое право заниматься поэзией. Не всем хватало широты ума и воззрений. Мало кто смог оценить то, что сочинила женщина. Послушайте, эти строки она написала в минуты отчаяния.

Энн достала небольшой, протертый на сгибах до дыр лист бумаги и прочла:

Злым языкам покоя нет как нет,

Коль за перо мои берутся пальцы.

«Ее забота — скалка или пяльцы,

Что за нелепость — женщина-поэт».

И мастерство здесь не меняет дела, —

Увидев, что мне удалась строка,

«Случайно вышло или подглядела», —

Презрительно процедят свысока.

Юная поэтесса благоговейно сложила листок со стихотворением и после короткой паузы сказала:

— Энн Брэдстрит пишет о том, что волнует и нас с вами: как жить в этом мире, не опускаясь до мирской суеты. В 1650 году в Лондоне вышел ее поэтический сборник, и знаете, — проговорила Энн с живостью, — я очень рада, что она не позволила запугать себя и не перестала сочинять.

Стихи Энн Брэдстрит пришлись как нельзя кстати. После того как Энн познакомила подруг с ее поэзией, на встречах «Дочерей Деворы» каждый раз словно бы вспыхивала искра, которая воспламеняла девушек, заставляя их открывать в себе все новые и новые таланты. Присцилла не могла на них нарадоваться. Вера ее подруг крепла день ото дня, в них проснулось чувство собственного достоинства — казалось, они расправили крылья.

Девушки с изумлением обнаружили, что Пенелопа не только прекрасная хозяйка, но и очень чуткий человек, всегда готовый прийти на помощь тем, кто попал в беду. Она ни для кого не жалела доброго слова и как никто другой умела утешать. Рут была замечательной рукодельницей. Первое время она расстраивалась из-за того, что ее талант погибнет втуне и никому, кроме ее домашних, не принесет радости. Однако после того, как Присцилла прочла ей отрывок из Деяний святых апостолов, где рассказывалось о служении Тавифы, Рут успокоилась и начала шить вместе с подругами одежду для бедняков. Табита Хейл обладала феноменальной памятью. Она не умела читать, зато знала наизусть множество стихов Священного Писания — просто потому, что когда-то слышала их, иногда один раз. Воодушевленная поддержкой приятельниц, Табита попросила Присциллу научить ее читать.

Между тем «Дочери Деворы» сделали еще одно важное открытие. Оно касалось Эммы Александр. Выяснилось, что эту тихую, пугливую девушку, которая обычно не произносила больше двух-трех слов подряд, Господь наделил волшебным голосом. Мало того, она любила петь и помнила великое множество песен из сборника «Псалмы залива». Эмма из робости долго не решалась открыть свой секрет подругам. Но в один прекрасный день взяла да и рассказала им все. С тех пор она — после библейских занятий и молитвы — обязательно исполняла песню, которая соответствовала теме урока. Никакой комментатор не передал бы мысли и чувства автора псалмов лучше, чем гибкий и глубокий голос юной певицы. Ее пение так трогало девушек, что они частенько покидали дом Морганов в слезах.

Бух! Бух! Бух! Страшный грохот во входную дверь не был похож на деликатный стук полуденного гостя — стучали раздраженно и нетерпеливо.

Присцилла появилась из кабинета одновременно с Констанцией, которая вышла из гостиной. Мать и дочь вопросительно переглянулись.

Бух! Бух! Бух! — усердствовали чьи-то кулаки.

Девушка осторожно отворила дверь. На крыльце стояли три угрюмых джентльмена в черных одеждах. Это были Эдвард Чонси, отец Пенелопы и член попечительского совета Гарварда, Хорас Расселл, пастор, и Эндрю Хейл — отец Табиты, дьякон их церкви.

Войдя в дом, они незамедлительно проследовали в гостиную и, отказавшись от предложенного угощения, перешли прямо к делу. Присцилла Морган обвинялась в распространении еретических взглядов, проведении тайных собраний и оскорблении руководства церкви. Ей предписывалось явиться в церковь и объяснить свое поведение.