Смертельный выстрел - Томас Майн Рид Страница 25

В ночь после убийства Клэнси, Ричард Дарк спал плохо, а если точнее, то почти не сомкнул глаз.

Вовсе не угрызения совести лишили его сна. Страдал он по двум другим причинам, диаметрально между собой противоположным: от страха и от любви.

В части совершенного им злодеяния он опасался лишь его последствий для себя. Но когда мысли его обращались к тому, ради чего он это злодеяние совершил, страх в его душе вытеснялся жгучей ревностью – именно она, а не раскаяние, терзала его сердце. И ревность ничуть не уменьшалась от факта, что заставившие его страдать мужчина и женщина никогда уже не встретятся, ведь, как ему известно, Чарльз Клэнси лежит мертвый в вонючем болоте, а Хелен Армстронг поутру покинет эти места навеки.

Единственным утешением служило для него то, что, уезжая, девушка увезет с собой такую же обиду и печаль, какой терзался он сам. Ведь Клэнси не пришел на свидание, и Дарку удалось убедить Хелен в выдуманной им самим истории про юную креолку.

Но утешение было слабым. Так или иначе Хелен потеряна для него навсегда. Соперник не будет обладать ее красотой, но и сам Ричард тоже, даже если случай или умысел приведут его вслед за ней в Техас. Да и есть ли смысл? Дарк не собирался больше тешиться, строя воздушные замки на фундаменте власти кредитора над должником. Этот пузырь лопнул, оставив в нем лишь досаду. Да и в любом случае едва ли что из этого выйдет: полковник Армстронг не угодит в ловушку второй раз – переживший разорение человек становится осторожным и избегает снова попадать в силки кредита.

И все-таки Ричард Дарк отказывался смириться. Ослепленный страстью, он не желал видеть преград, и в уме у него уже роились расплывчатые планы, слишком отдаленные, чтобы приниматься за них сейчас. На эту ночь ему хватало чем занять мозг и сердце, и оба эти органа работали так напряженно, что не позволяли ему уснуть ни на минуту. Буквально на считанные секунды удавалось Дику провалиться в блаженное забытье, а затем он пробуждался и снова становился добычей навязчивых галлюцинаций наяву.

Ворочаясь с боку на бок и пытаясь поудобнее устроиться на подушке, он никак не мог избавиться от двух эхом раздающихся в ушах звуков: женского голоса, произносящего решительное «никогда!», и лая собаки, в котором словно угадывались слова: «Я требую отомстить за моего убитого хозяина!»

* * *

Так было в первую ночь, но вторая прошла иначе. Ревности не осталось места в душе убийцы, ею безраздельно овладел страх. И это не какое-то смутное предчувствие далекой опасности, способной проистечь из стечения неких обстоятельств, но угрозы реальной и близкой, почти неизбежной. За минувший день события приняли дурной оборот. Поведение собаки не просто навело на него подозрение – лай этой псины послужил таким красноречивым показанием, как если бы его произнес свидетель в суде.

И на этом дело не закончится – это только начало. Подозрения сыщиков обретут конкретную форму, и закончатся обвинением, если даже не арестом. При мысли об этом Дик вздрагивал.

Так что в эту, вторую, ночь ему не давали сомкнуть глаз уже не смутные предчувствия, но беспокойство самого острого свойства, граничащее с ужасом. Боялся Дарк не только собратьев-людей, но и Бога, а точнее сказать, дьявола. Его посещали сверхъестественные видения. Перед его мысленным взором вставал Чарльз Клэнси, распростертый под кипарисом. Ричард был уверен, что то был труп. Но тогда куда он делся?

Исчезновение тела заинтриговало убийцу не меньше прочих. Весь вечер он не находил себе покоя, нервы его натянулись, как струна. Теперь же, ночью, эта загадка не просто сбивала его с толку, но наводила гнетущий, суеверный страх.

Тщетно пытался он взять себя в руки, найти естественное истолкование. Но разгадка еще не обещала успокоения. Дня него, Ричарда Дарка, не имело большой разницы, ожил ли Клэнси и ушел или был унесен в виде трупа – опасность была одинаково велика. Впрочем, не совсем. Если Клэнси мертв, то не сможет дать показаний, а на основании косвенных улик вынести обвинение будет трудновато, не так ли?

Убийца даже понятия не имел, что в эту самую минуту обвинители уже обсудили доказательства его вины, о существовании которых он даже не подозревал, и теперь уже выступили в путь с намерением взять его под стражу.

Не зная об этом, он все-таки томился смутным ощущением опасности, проистекавшим из сознания допущенных им просчетов. Именно оно, а не совесть и не раскаяние, заставляли его укорять себя:

– Какого дьявола я это сделал?

Он жалел о своем поступке, но только потому что тот поставил его в очень неприятное положение. Опасность была велика, а выгод от преступления никаких не вышло. Стоит ли удивляться, что негодяй ругал себя?

Убийца уже нес наказание за свое злодеяние, но палачом выступала не совесть, а трусливый страх. Он испытывал то, что испытывали и, будем надеяться, всегда будут испытывать все преступники, и теперь понял, как трудно убийце обрести сон и каково лежать в постели, не находя покоя.

Именно так лежал Ричард Дарк, не сомкнув глаз за всю ночь за все те часы, которые провел в спальне. А если и сомкнул, то не в сладостном забытье. Он так и ворочался в кровати, когда в окне комнаты забрезжила заря. На пол упал мягкий голубоватый свет южного утра, приход которого сопровождается обычно концертом лесных пернатых певцов, смешивающимся с не столь мелодичными звуками домашней живности. Среди последних слышатся голоса цесарки и резкий крик индейки, гоготанье гуся, вечно похожее на агонию, деловитое кудахтанье кур и жизнерадостный возглас их повелителя – петуха.