Затерянный горизонт - Джеймс Хилтон Страница 21

— Вот этого я вам сказать не могу.

— О возрасте женщины у вас говорить не принято, я правильно понял?

— Именно так, — ответил Чанг с едва заметной улыбкой.

В тот же вечер, после ужина, Конвей при первой возможности покинул своих спутников и вышел пройтись по залитым лунным светом тихим дворикам монастыря. Шангри-ла был в этот час прекрасен и окутан тайной, без которой не существует подлинной красоты. В прохладном воздухе ни ветерка; величественная вершина Каракала как будто придвинулась совсем вплотную. Конвей ощущал прилив бодрости и находился в прекрасном расположении духа. И все же одна тревожная мысль никак не выходила из головы. Атмосфера таинственности, окружавшая монастырь, чуть-чуть прояснилась, но главная загадка оставалась неразрешимой. Поразительная цепь приключений, произошедших с ним и тремя случайными попутчиками, как бы сфокусировалась в его мозгу. Осмыслить их он был пока не в состоянии, но полагал, что как-нибудь все разъяснится.

Миновав монастырские кельи, Конвей вышел на террасу, нависавшую над долиной. В нос ему ударил аромат тубероз, пробудивший приятные ассоциации. В Китае его называли «ароматом лунного света». Если бы лунный свет мог звучать, вдруг подумалось ему, он звучал бы как недавно услышанный гавот Рамо; Конвею тут же вспомнилась маленькая маньчжурка. Меньше всего он ожидал увидеть в Шангри-ла женщину — это обычно запрещено монастырским уставом. Впрочем, возможно, что это пикантное новшество не противоречит здешним канонам: женщина, умеющая играть на клавесине, — ценное приобретение для любой, как бы выразился Чанг, «умеренно еретической» общины.

Конвей заглянул через перила в черно-синюю бездну. На глазок перепад высот солидный — пожалуй, не меньше мили. Интересно, разрешат ли им спуститься в долину и познакомиться с образом жизни ее обитателей?

Этот странный островок цивилизации, затерянный среди безымянных горных хребтов и управляемый какой-то непонятной теократией, заинтриговал Конвея как любителя истории, не говоря уже о связанных с ним, вероятно, удивительных загадках самого монастыря.

Снизу, с внезапным порывом ветра, донесся отдаленный шум. Прислушавшись, Конвей различил звуки гонга и труб, и еще вроде бы глухие причитанья. Потом звуки смолкли, раздались снова — и смолкли опять. Эти признаки жизни в скрытых от глаз глубинах лишь сильнее подчеркивали величавое спокойствие Шангри-ла. Его пустынные дворики и палевые павильоны слабо мерцали в тишине. Ничто не напоминало о мирской суете, само время как будто замедлило свой бег. Потом высоко над террасой вспыхнул в окне розово-золотистый свет. Не там ли ламы предаются самосозерцанию и постижению мудрости, может быть, даже в этот самый момент? Казалось бы, удостовериться совсем несложно — войти в ближнюю дверь, миновать галерею и коридор… Но Конвей понимал, что на самом деле за каждым его шагом пристально следят. Двое добродушных на вид тибетцев прошлепали в мягких сандалиях через террасу и расположились в непринужденных позах возле балюстрады. Набросив на голые плечи яркие балахоны, они лениво перешептывались. Снова донесся тихий напев гонгов и труб, и Конвей расслышал, как один о чем-то спросил, а другой ответил:

— Талу похоронили.

Конвей понимал по-тибетски очень мало, и к тому же — одна фраза ничего не проясняла. Но через некоторое время первый тибетец снова заговорил, его Конвей не слышал, а ответы второго понял приблизительно так:

— Талу умер на той стороне.

— Он исполнил волю правителя Шангри-ла.

— Он перелетел по воздуху на птице через высокие горы.

— Привез сюда чужих людей тоже он.

— Ни ветер, ни холод Талу были нипочем.

— Он уехал на ту сторону давно, но в долине Голубой Луны помнят о нем до сих пор.

Больше Конвей разобрать ничего не смог и, подождав еще немного, возвратился в свою комнату. Услышанного было достаточно, чтобы подобрать, наконец, ключ к тайне монастыря, и все сразу стало на свое место. Конвей подивился, что не смог додуматься до этого раньше. У него, правда, мелькала смутная догадка, но она казалась чересчур фантастической и неправдоподобной. Теперь приходилось признать, что это никакая не фантазия или вымысел. Угон самолета из Баскула не был безрассудной выходкой безумца — это была тщательно спланированная операция, осуществленная по воле Шангри-ла. Монастырские люди знали погибшего летчика по имени, он один из них, его смерть оплакивали. Все свидетельствовало о том, что тут действует чей-то изощренный ум, преследующий собственные цели. Несоединимые на первый взгляд события, часы и километры теперь укладывались в логическую схему. Но что скрывалось за ней? Для чего понадобилось умыкать четырех случайных пассажиров самолета британского правительства и везти их в гималайскую глушь?

Новость ошеломила Конвея, но не обескуражила. Он всегда был готов принять вызов, когда требовалось поломать голову над сложной задачей — а тут, безусловно, именно такой случай. Одно он решил для себя сразу — пока не делиться этим поразительным открытием ни со своими спутниками, которые помочь не смогут, ни с гостеприимными хозяевами, которые, конечно же, этого сделать просто не захотят.