Завещание императора - Александр Старшинов Страница 19

Посещения замужней матроны были весьма и весьма чреваты для Куки – там, где гражданскому ничего не грозило, военный мог получить по ушам очень даже пребольно. Помнится, Траян одного центуриона за то, что тот спал с женушкой военного трибуна, разжаловал и отправил в ссылку. Старичок, что дрых в хозяйской спальне, правда, не был военным трибуном (а если и был, то много-много лет тому назад), но Кука, обычно болтливый, об этом своем приключении старался держать рот на замке.

Детей матрона не рожала и никогда не беременела, так что любовным забавам отдавалась без всякой опаски. В конце концов Кука даже привязался к этой милашке и заказал искусному мастеру серебряное зеркало, на обратной стороне которого попросил изобразить себя со своей дикаркой. То есть совершенно обнаженными и предающимися любовным утехам. Что изумительно – женщине настолько понравился дерзкий подарок, что она не стеснялась пользоваться им прилюдно.

Однажды Кука, впав в ревниво-подозрительное состояние, умудрился заявиться в дом к любовнице без предупреждения. Что же он увидел? Его капризуля, обожавшая устраивать потасовки в полуголом виде, корпела над ткацким станком, как какая-нибудь Пенелопа, поджидавшая своего единственного обожаемого Улисса. Ткань на станке была не менее замечательная, нежели знаменитое полотно царицы Итаки, – тканье шло все вкривь, то уплотняясь до толщины войлока, то делаясь редким до прозрачности, обрывки же нитей и узлы торчали во все стороны.

– Чем это ты тут занята? – спросил Кука, расплываясь в довольной улыбке: оказывается, игрунья его – ну просто образец древнеримской добродетели, из тех, о которых в эпитафиях пишут как высшее достижение: она пряла шерсть. – Коврик для новой собачки делаешь?

Концовка этой сцены выглядела еще более неожиданно, нежели ее начало. Матрона прям-таки взвилась из-за ткацкого станка пантерой, завизжала так, что Кука присел от неожиданности, и запустила в него первым попавшимся. Попалась роскошная греческая ваза. Которую Кука, на счастье, умудрился поймать. Потом в него летели другие предметы – веретено, уток, детали ткацкого станка, клочья так и не обретшей своего места в полотне шерсти и само это полотно. Которое (это выяснилось, когда скандал улегся) на самом деле было вовсе не собачьим ковриком, а новой туникой для преторианца. То есть для него, Куки. Матрона планировала в календы января[36]преподнести милому такой вот сработанный собственными руками подарок.

Несмотря на скандал и вопли Кука был тронут до глубины души. Ну надо же – милонька, заинька пребывает вся в заботах о нем. В итоге по-своему преторианец даже привязался к этой красотке. Все мы обречены на привязанности. Вот Тиресий – он в своем даке-найденыше души не чает, отпустил на свободу и относится к мальчишке как к родному сыну. Малыш – тот прикован к своим машинам – кажется, живых существ так не любит, как какую-нибудь новенькую баллисту на полталанта. И чем чуднее машина, тем любимее. Фламма? Тот обожает книги. В этой библиотеке Приска, где сейчас валяется на складной кровати Кука, чуть ли не все книги – Фламмы. А Приск? Ну тот вообще любвеобилен – и жена, и детки, и мозаичная мастерская, и рисунки для этой мастерской, и каждая новая мозаика, исполненная по этому рисунку.

Адриан? Тот привязан к империи – к каждой ее части, каждой провинции и каждому городу, каждой почтовой станции и бесчисленным дорогам, к каждому легиону, к широкому серому, как клинок гладиуса, Данубию, к синему, как дорогая бирюза, озеру Ларий, к виноцветным морям и снежным вершинам Альп, к серебристым лавровым рощам и траурно-черным кипарисам. А Рим – всего лишь одна из жемчужин в сокровищнице имперских городов. За эту сокровищницу Адриан перегрызет любому горло и вырвет сердце…

Кука и сам не заметил, как заснул. Приснилось ему давнее – дакийские горы, тяжкий подъем по опасной дороге к перевалу. Так шел Кука вместе с Адрианом и Приском через Боуты по узкой обходной тропе. Вот и сейчас во сне и Адриан, и Приск карабкались впереди.

Приск вдруг обернулся, глянул недобро и сказал:

– Если Адриан сорвется в пропасть, мы упадем вниз.

Кука шагнул к краю и увидел, что под ногой – отвесная скала, и внизу, очень далеко внизу, – осыпь бритвенно острых камней. А по дну ущелья в полумраке пробирался мелкий ручеек. Камень выскользнул из-под калиги и полетел вниз. Бесшумно летел. Долго. И никак не мог достичь дна. И не было в этом мире ни звука, ни движения. Не колебалась листва, не касался кожи ветерок. Полная тишина и недвижность. И охватил Куку такой ужас, показалось ему, что он уже умер, и узкий ручеек внизу – на самом деле обещанный каждому Стикс. И при этом знал Кука, что видит всего лишь сон, но ужас от этого не становился меньше.

Спал он вроде бы крепко. Но слабый шум… едва слышный шорох – не снаружи, а внутри комнаты – заставил его вскочить. В следующий миг его руки сплелись с руками какого-то здоровяка, как понял Кука в следующий миг, выше него на целую голову. Нож, зажатый в пальцах незваного гостя, метил острием в шею преторианца.

Кука был не слаб – да и служба в легионе сил прибавила. Но с этим неведомо как проникшим в дом – сразу понял – не сладить. Понял это так отчетливо, как будто прочел на невидимом свитке свою Судьбу. Нет, он не сдался, он сопротивлялся яростно, до разрыва жил, до треска в костях, но ни на палец не сдвинул напавшего. Попытался перебороть, опрокинуть. Куда там! Парень стоял скалой. А острие все приближалось и приближалось к шее. Вот оно коснулось кожи…

Кука сделал последнее отчаянное усилие, и… человек вдруг дрогнул, ослабил хватку и начал оседать. В следующий миг пальцы убийцы разжались, и Кука отпрянул, еще не веря подобному чуду.

А парень рухнул подрубленным деревом. И тогда Кука разглядел, что за спиной павшего стоит Тиресий. Кука не видел старого товарища уже несколько лет – три года? Четыре? И вдруг возник неведомо откуда в тот миг, когда преторианец уже прощался с жизнью.

– Ты? – изумился Кука при виде Тиресия и несколько раз сильно фыркнул, будто застоявшийся в стойле жеребец. – Ты же там, на лимесе… Или уже получил письмо?

– Какое письмо? – спросил прибывший, переступая через массивное тело, – в спине убитого как раз под лопаткой торчал вогнанный по самую рукоять кинжал.

– Ты вовремя… – Кука плюхнулся на кровать. Тело ныло – каждым мускулом, каждой косточкой.

Тиресий деловито огляделся и сказал:

– Нужна какая-нибудь тряпка – если выну кинжал, то здесь все кровью залью… так о каком письме ты говорил?

– О том, что Приск отправил тебе вчера, – пробормотал Кука, сам уже понимая, что говорит чепуху.

– Нет, конечно, я ничего не получал. Да и как, если письмо отправлено вчера? Право, такое под силу только богам.

– Тогда почему ты здесь?

– Я же предсказатель.

– И ты… ты видел? Ну там… в своих снах… Мне грозит опасность?