Дитя Всех святых: Перстень с волком - Жан-Франсуа Намьяс Страница 17

Длилась она недолго. Правитель Хомса, оставленный позади с самого начала и терявший важные фигуры одну за другой, предпочел сдаться, чтобы избежать унизительного поражения. Он поднялся, вконец очарованный.

— Это великолепно! Я подарю его правителю. Никакой подарок не доставит ему большего удовольствия. Продай его мне.

— Я не осмеливаюсь отказать тебе, господин, только ты должен соблюсти одно условие: тебе придется взять дерево целиком. Я хотел сорвать один лишь плод, а пришлось забирать и ветку, и ствол.

Правитель Хомса удивленно огляделся по сторонам:

— Ну что ж… А где же ветка и ствол?

Заметив издали Франсуа, который возвращался вместе с Богиней с рынка, Хаджи улыбнулся:

— Вот они.

Правитель Хомса взглянул на белое пятно, которое представляли собой человек и его лошадь. Это зрелище ослепило его. Он вскричал:

— Белый всадник!

Хаджи бросил на него удивленный взгляд.

Правитель хлопнул в ладоши.

— Сейчас поймешь. Приведите фигуры!

Солдаты подбежали к каравану и тут же вернулись, толкая впереди себя довольно необычную компанию из шестнадцати очень странно одетых человек. Восемь из них были стариками, седыми и белобородыми. Они были облачены во все белое, а на поясе у каждого висела кривая турецкая сабля из выкрашенного белой краской дерева. Восемь других были неграми, носили такую же одежду, только черного цвета, и такими же черными были деревянные сабли.

Правитель Хомса объяснил:

— Я хочу подарить Абдулу Феде шахматы в натуральную величину, где фигуры и пешки представляются живыми людьми. Клянусь, никто никогда не видел ничего подобного!

Подошел Жан. Казалось, он восхищен.

— А где остальные? Слоны? Ладьи?

— Вот те, что вы зовете слонами. Мы называем их воинами.

По его приказу привели еще двух седых стариков и двух чернокожих. Их одежда была украшена более богато, и на головах у них красовались тюрбаны, соответственно белые и черные, увенчанные золотыми полумесяцами. Лиц их не было видно. Одежды прямого покроя ниспадали до самой земли, на головах были надеты шлемы франкских рыцарей, древние шлемы, цилиндрические, с крестообразными прорезями. Было совершенно очевидно, что их взяли у убитых в сражении крестоносцев.

На Жане по-прежнему оставалось одеяние священника. Правитель Хомса взял выкрашенный в черный цвет шлем «ладьи» и протянул ему.

— Завтра ты будешь играть с другими. И когда я отдам тебя правителю, то-то он удивится!

Всадники появились в клубах пыли. Черные были особенно великолепны: два царственных африканца на вороных лошадях без малейшего белого пятнышка; пышные одежды развевались на ветру. Одним из белых всадников оказался юный сарацин-альбинос; его лошадь была такой же белоснежной, как и Богиня. Второй выглядел куда менее впечатляющим. Это был пожилой христианин с седоватыми волосами. Да и лошадь у него была скорее серой, нежели белой. Правитель поставил рядом с ним Франсуа на Богине и пришел в восторг.

— Лучше и быть не может! Ты был прав, Хаджи, нельзя отделять ветки от ствола.

Жан вмешался вновь:

— А короли? Здесь нет королей!

— Ими будем Абдул Феда и я сам. Как того требуют правила учтивости, я стану черным, а он — белым.

— Королев я тоже пока не вижу…

— Скоро увидишь!

Тут послышалось какое-то позвякивание, и к дому подали два паланкина, лежащих на спинах мулов. Закрытые глухие занавески были украшены монетками и золотыми полумесяцами весьма искусной работы.

Правитель отдал приказ, и занавески были подняты.

Белая королева оказалась христианкой. Это была очень красивая молодая светловолосая женщина с бледным лицом. Она едва сдерживала слезы. Ее нарядили по последней западной моде, в белое шелковое платье с корсажем и разрезами по бокам. Глубокий вырез на груди был так искусно задрапирован муслином, что тело было совершенно скрыто. Края одежды подчеркивались оторочкой горностаевым мехом. В причудливую прическу вплели жемчужины, которые образовывали серебряный полумесяц. Легкий слой пудры подчеркивал бледность лица.

Черная королева, одетая с куда большей простотой, была сарацинкой. Она носила черное обтягивающее шелковое платье, которое переливалось при каждом движении. Согласно предписаниям религии лицо женщины пряталось под черным покрывалом, виднелись только глаза. Ее волосы цвета воронова крыла свободно струились по спине до самого пояса. Глаза, подведенные углем, были единственной не черной деталью во всем ее облике. Они были зелеными — глубокого изумрудного цвета.

Правитель Хомса повернулся к Хаджи.

— Что ты об этом думаешь? После партии я подарю обеих Абдулу Феде для его гарема.

— Я удивлюсь, если он не окажется удовлетворен.

Они принялись оживленно беседовать. Правитель хотел купить Франсуа, Жана и Богиню на вес золота, но Хаджи не желал принять цену большую, чем заплатил за них сам. Наконец правителю пришлось уступить, и он горячо поблагодарил святого человека.

Тем временем Жан объяснял Франсуа, что происходит.

— Нам предстоит поменять хозяина, а для начала мы станем фигурами в шахматной партии.

Франсуа спешился. Черная королева оказалась прямо перед ним. Волнуемое ветром, ее платье переливалось, и изумрудные глаза, казалось, тоже меняли цвет. Они напоминали воды Оронта — воды столь прозрачные, что в них невозможно было что-либо скрыть.

— Вижу.

***

Правитель Хомса вместе со свитой в тот же вечер отправился во дворец Абдула Феды. Этот дворец стоял на самом берегу реки и представал перед путниками во всей своей красе. Пологими склонами спускался дивный сад. Здесь росли все виды деревьев, какие только бывают на свете: клены, вязы, абрикосовые, миндальные деревья, не говоря уже о виноградниках. Между ними вились желобки — ответвления оросительных каналов.

Справа возвышалось высокое здание со слепыми, без окон, стенами, видом напоминающее тюрьму. Судя по всему, это и была тюрьма, точнее сказать, гарем.

Стоя среди живых шахматных фигур, Франсуа упивался дурманящими ароматами жасмина, мелодичным пением колес Оронта и дребезжанием паланкина. Время от времени он посматривал на паланкин черной королевы, но тот неизменно оставался закрытым.

Тем не менее, вскоре его все-таки открыли. Узнав об удивительных планах своего гостя, Абдул Феда пожелал немедля взглянуть на участников партии. Когда две королевы отодвинули занавеси, он не смог сдержать крика восторга. Франсуа и Богиня также удостоились его одобрения.

Абдул Феда поражал своим величием. Это был человек лет пятидесяти, с посеребренными висками, крепкого сложения. У него были полные губы сластолюбца, но взгляд казался спокойным и глубоким. Глядя на него, можно было безошибочно определить в этом сарацине великого правителя.