Боги не дремлют - Сергей Шхиян Страница 16

Похоронили Виктора Абрамовича в селе Бабенки. Из-за отсутствия могильщиков пономарь с дьячком, при пассивном участии пузыревского кучера, за особое вознаграждение вырыли могилу, и местный священник, только по старости лет, не сбежавший в леса при нашествии супостатов, как положено его отпел. Вдова, тоже, как принято, плакала над хладным телом, и, мешая французские и русские слова, сокрушалась о замечательной душе, золотом сердце покойного. На этом все и кончилось.

Хотя я и относился к Пузыреву с непреодолимой иронией, когда пономарь и дьячок опустили тело в могилу, мне стало грустно. В конце концов, он был не многим лучше или хуже большинства из нас. Грешил тщеславием, был поверхностен, глуп и жаден; рвал, что и где мог, греб под себя, когда получалось, заедал жизнь ближним, но, в общем, оказался довольно безобидным чудаком и, как выяснилось, даже пекся о благе человечества.

Всю ночь и утро непрерывно шел дождь, мы с Матильдой вымокли до нитки, и с кладбища отправились в дом священника сушиться. Местный поп, отец Константин относился к нам насторожено, но по христианскому милосердию, отказать в приюте не смог. Теперь, когда кончились грустные ритуалы, я спросил у француженки, почему он скрывала, что хорошо говорит по-русски. Все оказалось предельно просто, Пузырев хотел иметь женой «настоящую» иностранку, к тому же аристократку, а не бедную дочь французской гувернантки, выросшую в России.

Батюшка жил в обычной крестьянской избе, так называемой пятистенке. В первой комнатушке у него было что-то вроде горницы, во второй спаленка. Эту комнату он уступил нам. Священник он вдов и бездетен, потому собственного хозяйства не держал и решал бытовые проблемы доброхотной помощью старух прихожанок. Теперь, когда жители попрятались в лесу, обходился сухомяткой.

Похоже, что поминки с господской пищей и напитками, из запасов Пузыревых, его очень утешили. Священник со служками с жадностью голодных людей набросились на скоромное и, наверное, про себя благословляли Господа, за своевременную кончину раба божьего Виктора. Когда тризна была завершена, батюшка нас благословил и ушел в храм молиться за победу русского оружия над супостатами.

Матильда была грустна и даже всплакнула. Что с ней дальше делать я не знал, бросать на произвол судьбы не позволяла совесть, а брать на себя заботу о незнакомой женщине, мешали собственные непонятные обстоятельства. Вообще, последнее время мне порядком доставалось от жизни и недругов и больше всего хотелось не новых романтических приключений, а стабильности и покоя.

Французов в Бабенках не было, те, что стояли тут на постое, ушли утром, так что я мог без риска быть обвиненным в дезертирстве, поменять форменную одежду на свою старую, гражданскую, теплую и непромокаемую. Однако по здравому размышлению, решил пока остаться в военном, все-таки платье середины двадцать первого века, в начале девятнадцатого, смотрелось вызывающе.

В поповском доме было тепло и уютно. Пахло деревом, дымом и сухими травами.

Я рассказал француженке о завещании мужа, и мы с ней открыли таинственный ларец. Оказалось, что Пузырев не соврал, ничего кроме бумаг в нем не оказалось.

Вдова восприняла это спокойно, сказала, что знает о занятиях мужа, он, мол, большой ученый и ничем кроме науки не интересовался. Я слушал ее, стараясь не встречаться взглядом. Отношение к Виктору Абрамовичу у меня было однозначное.

Пока сохло платье, от нечего делать, я развязал несколько пачек с бумагами. Виктор Абрамович, видимо, из экономии писал на самых разных клочках, причем, плохо очинёнными перьями и такими мелкими буквами, что в полутемной избе прочитать его письмена оказалось невозможно, весь текст сливался. Я даже подошел к окну, но и там света не хватило. Так что ничего из великого наследия почерпнуть мне не удалось. Пришлось оставить великие рукописи другим более пытливым исследователям.

Кучер Пузырева, пожилой мужик по имени Герасим, после похорон хозяина мрачно заявил, что лошади у нас плохие, вот-вот падут и дальше он ехать отказывается. Даже пара стаканов водки за помин души барина, не примирил его с суровой прозой жизни, и свою жесткую позицию он не смягчил. Когда я, не поверив ему на слово, сам осмотрел их кляч, вынужден был признать, что он полностью прав. На таких одрах ни то, что до Казани, было не доехать и до соседней Москвы.

Встал вопрос, что делать дальше. Ситуация складывалась для вдовы очень не простая. В Москву ей было возвращаться некуда, к тому же слишком опасно. Несмотря на то, что там еще стоял десятитысячный французский гарнизон, по слухам, не прекращались грабежи и пожары. В имение было не пробраться, разве что идти туда пешком. Похоже, у нее остался один выход, до скорого смертного часа бродить по стране с французской армией.

С момента обнаружения хладного тела Пузырева, мы с ней толком не разговаривали. Сначала искали для усопшего место упокоения, потом договаривались со священником, его служками… Как обычно бывает, похороны для близких превращаются в тяжкое испытание и требуют много сил и нервов. Только теперь, когда мы одни остались в избе, настал подходящий момент обсудить наши перспективы.