Качели - Сергей Кургинян Страница 43

Почему не могла? По разным причинам… Специфическое западничество: хочется поездок за границу… обеспечивающего эти поездки карьерного роста… привезенных из этих поездок вещей… Хочется уже и большего… Жить, как живут те, с кем встречался за границей… Всего, чего угодно, хочется, только не надрыва на ниве пресловутого «жила бы страна родная, и нету других забот». Да и сама эта «страна родная» уже именуется между собою «совком».

Предположим, что это бы выявилось. Кто должен был бы за это ответить? И что могло бы это преодолеть? Новый 37-й год? По отношению к кому? К своим детям?

Легче отвязанно болтать о «чекизме», чем анализировать подобные тренды. Или, например, бэкграунд ельцинского бизнеса… А также связь этого бэкграунда с элитными работниками того же пресловутого КГБ.

Никто не захотел проследить тренд трансформаций, которые неизбежно меняли психологию стандартного работника КГБ в период между 1991 (и даже 1990) и 2000 годами.

Никто не захотел проанализировать механизмы сепарации (своего рода естественного отбора), которые запустили в отношении «комитетчиков» эти самые рынок и ельцинизм. Никто не пожелал описать, как эти механизмы повлияли на так называемую стандартную комитетскую (или чекистскую) психологию. Почти никто не стал выделять кластеры внутри чекистского сообщества и обсуждать типы социальной и профессиональной психологической заданности внутри каждого кластера. А также различия между этими типами.

Все свелось к изобретению странного словечка «чекизм». И еще более странного обращения «Господа чекисты!», которое само по себе должно бы было привести в шок любого серьезного человека.

Сказали «чекизм» и, так сказать, успокоились. Я имею в виду успокоились в научном смысле. В политическом кто-то стал проклинать, кто-то поносить… Но я-то говорю о другом.

Итак, почему «чекизм»?

ВЧК — это революционная политическая полиция эпохи Ленина и Дзержинского. Социально, культурно и политически чекист — это революционер, ставший защитником безопасности нового государства и охранителем новой власти. Какое отношение сие имеет к пестрому контингенту бывших работников советских спецслужб вообще, и особенно к тому контингенту, который преуспел в постсоветское время?

Слова программируют мышление. Нельзя же просто сказать «чекизм». Речь ведь идет о конфликте. В конфликте всегда есть протагонист и антагонист. Где антагонист? Он же противоположная, «античекистская», как вытекает из семантики, сила?

Вторую силу надо было тоже как-то назвать. Псевдополитология, завороженная семантическим Вием по имени «чекизм», почему-то решила, что раз с одной стороны баррикад находятся чекисты, то с другой стороны должны находиться их идейные противники.

Кто же идейные противники этих «зараженных советским духом державников»? Разумеется, некие либералы, демократы, противники чекистского произвола. А тут еще под колеса новой противоречивой властной машины угодил М. Ходорковский — мягко улыбающийся бизнесмен в очках. Следом за ним — еще ряд бизнесменов, страстно говоривших о наступлении чекистов на демократию.

Все! Конструкция состоялась! Конфликт описан! И описан так, чтобы всех и навсегда обречь на полное непонимание реальности. Лишь немногие аналитики решились все же сдержанно называть конфликт, разворачивающийся у них на глазах, «конфликтом кланов». Каких кланов?

Увы, интеллектуальное усилие давно уже не считается обязательным при описании политического процесса. Поэтому на вооружение взято было то, что лежит на поверхности. Один клан — это «ельцинисты» («Семья»). Другой клан — «путинцы». Но даже это описание (вскоре продемонстрировавшее свою абсолютную непригодность для понимания происходящего) было уделом избранных. Большинство же говорило о конфликте чекистов и либералов.

Этот язык не был даже языком упрощения. С помощью адекватного упрощения можно еще добиться хоть какого-то понимания реальности. Между тем используемый язык абсолютно игнорировал реальность. Он игнорировал уже реальность и ельцинской эпохи.

Тут надо вернуться к типологии конфликтов. Точнее, к ее (покинутому ради проведения важной методологической и политической параллели) четвертому системному уровню.

Как специалисту по элитам, мне было ясно еще в 1994 году (и я тогда же написал об этом), что так называемый конфликт олигархов ельцинской эпохи (конкретно — конфликт Гусинского и Березовского) имел существенно спецслужбистский бэкграунд. Что же это за бэкграунд?

Все признавали, что бэкграундом Гусинского являлся спецслужбистский клан, связанный с Пятым (то есть идеологическим) управлением КГБ СССР и лично с его бывшим руководителем, одним из наиболее уважаемых и профессиональных «китов» советского КГБ, генералом армии Ф.Бобковым.

Все признавали также, что бэкграундом Березовского являлась спецслужбистская группа, сделавшая ставку на вышеупомянутого начальника Службы безопасности Ельцина генерала А.Коржакова.

Но сам Коржаков тоже не мог существовать без бэкграунда. Это отрывание людей от бэкграунда — главная ошибка политологии, влекущая за собой тяжелейшие политические последствия. В то же время можно легко (то есть достоверно и без опоры на какие-то особо секретные материалы) выявить, что внутри коржаковской системы существовали вполне влиятельные «реликты советского прошлого». Об этом говорят мемуары работников Службы безопасности Президента. И об этом же говорят личные беседы автора данной книги с многими авторитетными экспертами.

«Реликты советского прошлого» своим генезисом были связаны как с военной элитной спецслужбой (ГРУ), так и с теми военными контрразведчиками, которые давно построили прочные отношения с ГРУ. И это при том, что в принципе военные контрразведчики обычно рассматриваются как антагонисты ГРУ («особисты» в терминологии ряда нынешних прогрессивных демократических конспирологов).

Наиболее известным из военных контрразведчиков, строивших подобную систему отношений, был ныне покойный вице-адмирал А. Жардецкий, бывший начальник Третьего Главного управления КГБ СССР.

Таким образом, конфликты четвертого ранга — это конфликты между кланами внутри самой госбезопасности. Именно эти кланы стали конфликтовать сразу после 1993 года, расшатывая изнутри элитный консенсус ельцинской эпохи.

Кто-то возразит, что данные конфликты не расшатывали, а укрепляли ельцинскую систему. Что сам же Ельцин и организовывал эти конфликты, видя в такой «конфликтизации элиты» единственную возможность политически выжить. В чем-то это справедливо, но не до конца. Да, есть такой метод «сдержек и противовесов». Властитель может применять его в условиях невозможности справиться с консолидированной элитой («консолидируешь ее, а она того… меня же, понимаешь, и скинет»). Да, этот метод управления называется «византийским». Да, Ельцин был мастером «византийской» политики.

Но, чтобы показать уязвимость тезиса («это начальник всех так "разводит"»), спрошу: «А своих дочерей Татьяну и Елену в 1998 году сам Ельцин «разводил»? Чтобы выжить?» Татьяну и Елену «развела» элита. И много кого еще она «развела». Ельцин же, допустив вторжение «игрового вируса» в ядро своей системы (обычную семью, а не «Семью»), потерял контроль над ситуацией.