В борьбе за правду - Александр Парвус Страница 4

Тот, кто ратовал за поражение России, должен был принять победу Германии. Не признавать этого – значит закрывать глаза на реальное положение вещей. Но победа Германии, возразят нам, стала бы триумфом прусского милитаризма. Так какое же решение принять в такой ситуации? Нет ничего проще. Надо было, согласно старому правилу социал-демократии, выбрать меньшее из двух зол. А то, что условия в Германии предпочтительнее, чем в царской России, в этом не может быть никаких сомнений.

Такое решение далось мне легко, поскольку я верил в историческую миссию немецкой социал-демократии и знал, что мировая война сама по себе является чрезвычайно мощным революционным фактором.

Политический опыт, приобретенный мной в рядах немецкой социал-демократии, с развитием которой мое имя неразрывно связано последние 25 лет, привел меня наряду с моими научными трудами к тому, что я пользуюсь сложным методом при определении тактики социал-демократии. При этом я учитываю: 1) общие условия развития мирового капитализма; 2) взаимосвязь противоборствующих сил в отдельно взятых капиталистических государствах; 3) уровень политического развития и силу массовых организаций пролетариата в каждой из стран.

Еще в 1895 г. в моих статьях «Профсоюзы и социал-демократия» ^[33] я предсказал на основании анализа мирового рынка стремительный рост капиталистического производства, обострение и столкновение коммерческих и политических интересов капиталистических стран и мировую катастрофу, к которой приведет этот путь развития, обеспечив тем самым переход к социализму. Из этого я извлек вывод – в противоположность имевшему место в социалистических кругах того времени мнения, сейчас называемого большевистским, – что при этом откроются широкие возможности для профсоюзной борьбы пролетариата. В области политики я требовал сконцентрировать силы на борьбе за восьмичасовой рабочий день. Таким путем, как мне казалось, пролетариату проще всего будет прийти к идее социальной революции, которая вытекала из общих условий развития капиталистической индустрии и конкуренции.

Все события, которые разыгрались с тех пор, – невиданный доселе взлет промышленного производства, колониальные войны ^[34], Русско-японская война ^[35], Русская революция ^[36], Турецкая революция ^[37], беспрецедентный рост трестов, концентрация банковского капитала, конкуренция между Англией и Германией, а также обострение их политических отношений, панамериканизм Соединенных Штатов – целиком и полностью соответствовали моим предсказаниям и подготовили очевидный результат.

Обрушилась катастрофа мировой войны.

Теперь нужно было определить взаимоотношения капиталистических стран, в ней участвующих.

Страны Антанты вызвали сильнейшую неприязнь уже одним только союзом с русским самодержавием. Но это еще не все. Страны Антанты, сплотившиеся вокруг Англии, капиталистическое мировое господство которой клонилось к закату, изначально боролись за безнадежную вещь и оказались по этой причине в положении представителей экономического и политического меньшинства.

Либеральная болтовня, штамповавшаяся политиками и газетами Антанты, не могла изменить положения вещей. Суть проблемы была не в словах, а в позиции, которую заняла эта группа стран в мировом конфликте. Эта позиция определяла ее политику, а все остальное служило лишь прикрытием. Центральные же державы, напротив, наперекор внутренним мотивам, движущим их правительствами, играли в мировой войне революционную роль.

Революционный характер политической позиции большого государства, безусловно, является гораздо более важным политическим фактором, чем политическая недальновидность или политическое благоразумие его правительства.

Англия стремилась сохранить и укрепить свою позицию как мировой державы. Германия, напротив, боролась за свободу выхода к морям. Германия хотела создать железнодорожное сообщение через Багдад до Индийского океана. Англия пыталась воспрепятствовать этому. Германия, опираясь на развитие промышленности, заполонила своей продукцией абсолютно все рынки. Англия с применением силы стремилась закрыть эти рынки для Германии и обеспечить себе монополию. Англия хотела в такой мере ограбить и оттеснить Германию, чтобы она была больше не в состоянии конкурировать с ней. Этой цели отвечали и политические планы Антанты. Сейчас, при наличии опубликованных тайных документов, в этом нет никаких сомнений ^[38]. Планировалось расчленить на части Германию и Австрию, чтобы навсегда ослабить их. Колесо истории стремились повернуть вспять и довести Центральную Европу до беспомощного состояния, в котором она находилась в 40-х гг. предыдущего столетия. Если послушать сейчас речи политиков Антанты, то все эти планы кажутся лишь досадным недоразумением. Разумеется, им приходится сейчас идти на попятную, поскольку результаты войны не соответствуют ожиданиям государственных мужей Антанты. А если бы они победили, то не отказались бы от своих планов, а наоборот, дали бы полную волю своей фантазии. По этой причине исход мировой войны, даже если не брать в расчет возможный триумф русского самодержавия, не был безразличен пролетариату. Было крайне необходимо, чтобы победа досталась не консервативным, а прогрессивным силам капитализма.

Победа Центральных держав открывала широкие перспективы промышленного развития всех стран, в то время как победа Антанты, напротив, неизбежно сузила бы эти возможности, загнав их в насильственные рамки.

Конкретно для немецких рабочих вопрос целостности империи и ее индустриального развития был вопросом собственного будущего. Удар, направленный против единой Германии и против немецкой промышленности, одновременно был ударом по немецкой социал-демократии. Исходя из общей позиции, требовалось учитывать третий фактор: силу и организацию пролетариата. Тут, однако, возникал общепризнанный факт, что немецкая социал-демократия опережала все другие социалистические партии. Можно критиковать ее сколько угодно. Но тем не менее не подлежало сомнению, что если немецкая социал-демократия не достигла бы социализма, то другие и подавно. Запугивание насилием помещиков или прусской военщиной, которыми либеральные болтуны Антанты пытаются замаскировать свои империалистические чаяния, не могло сбить меня с толку. Я знал, что война при любых обстоятельствах послужит демократизации и росту революционности немецкой армии. По этой причине я считал правильным не сталкивать социал-демократию с армией, а связать их вместе.