Настольная книга сталиниста - Юрий Жуков Страница 24

Розенфельд и Синелобов, судя по доступным сегодня документам, были обречены, загодя предназначены в жертву. Ведь их аресты ничем формально не мотивировались. Ни чьими-либо показаниями, ни хотя бы доносами. И потому можно с большой долей уверенности утверждать, что НКВД действовал по некоему заранее подготовленному плану. Его сотрудники давно уже определили, кого необходимо арестовать для создания «дела», для быстрого выведения следствия на комендатуру Кремля и правительственную библиотеку. Словом, на «Кремль». И как заодно связать искомую «контрреволюционную организацию» с одним из бывших лидеров бывшей внутрипартийной оппозиции, с Каменевым.

Действительно, допросы Розенфельда позволили сразу же получить нужные показания. На его отца, Н. Б. Розенфельда, иллюстратора по договору издательства «Academia», которое возглавлял по совместительству брат последнего, Л. Б. Каменев. На мать, Н. А. Розенфельд (урожденную княжну Бебетову!), длительное время работавшую в правительственной библиотеке Кремля. Через последнюю — на её коллег, на тех, кто в конце концов и дал решающие показания — на Е. К. Муханову и Е. Ю. Раевскую (еще одну урожденную княжну Урусову).

Чистосердечный же рассказ Синелобова о том, с кем он дружил, чаще всего общался, о чем беседовал, послужил основанием для новых арестов. Помощника коменданта Кремля В. Г. Дорошина, начальника спецохраны и помощника Петерсона И. Е. Павлова, коменданта Большого Кремлевского дворца И. П. Лукьянова, начальника административно-хозяйственного управления комендатуры Кремля П. Ф. Полякова. И одновременно его сестры, К. И. Синелобовой, служившей в правительственной библиотеке.

Только теперь начальство СПО смогло говорить и о «кремлевском деле», и о трех составляющих его группах — уборщиц, библиотекарей, комсостава комендатуры. Да ещё и связать «дело», хоть пока и косвенно, с Каменевым. Правда, поначалу подследственных удалось уличить только в «антисоветских разговорах», в «распространении клеветнических слухов». Сами же «клевета», «слухи» подразумевали наказуемые по тем временам разговоры на запретные темы. О «неестественной» смерти Н. С. Аллилуевой — её Сталин «застрелил» (Авдеева), она была «отравлена или покончила жизнь самоубийством» (Синелобов), «покончила жизнь самоубийством» (Раевская). В первых числах февраля удалось установить и один из источников слухов. Дорошин признал: «Петерсон собрал группу товарищей и заявил, что Аллилуева умерла неестественной смертью».

Другой темой досужих разговоров, но только среди сотрудников правительственной библиотеки и комсостава комендатуры Кремля, стало убийство Кирова. Как было установлено признаниями допрашиваемых, бытовавшая в их среде версия резко отличалась от официальной. Раевская: «Убийство Кирова совершено на личной почве». Н. А. Розенфельд: «Киров убит на романической почве». Примечательно то, что обсуждение убийства Кирова приводило к иной теме. Мол, Сталин обвинил в том Зиновьева и Каменева из-за политического соперничества, что «Ленин ценил Зиновьева и Каменева как своих ближайших соратников» (Дорошин).

Третьей темой явилось обсуждение того, что следователи называли так называемым «завещанием» Ленина. Комментирование этой, широко распространенной в среде комсостава комендатуры Кремля, работы Ленина в «троцкистском духе», т. е. акцентировании критики Сталина. Кроме того, но лишь однажды, что вполне объяснимо разрывом всего в несколько дней между докладом В. М. Молотова на VII съезде Советов и арестами, прозвучала и четвертая, столь же крамольная, по мнению СПО, тема. О необходимости переработки, изменения Конституции. Павлов показал, что помощник коменданта Кремля по политической части Кононович в беседе с Дорошиным «заявил, что это решение является следствием нажима буржуазных государств на Советский Союз».

И всё же то, что следователям удалось установить за семнадцать дней допросов, никак не выходило за рамки «распространения клеветнических слухов», «клеветы на руководство ВКП(б)». Только поэтому в протоколах первоначальное обвинение большинства арестованных в «систематическом распространении провокационных слухов» настойчиво и вполне преднамеренно подменялось иным, более выгодным НКВД. «Контрреволюционными взглядами». Ну а такие «взгляды» тут же чисто софистически превращались в «контрреволюционные действия», а участники обсуждений ««завещания» Ленина в троцкистском духе» — в «троцкистскую группу».

Вот наиболее типичный пример подобного свободного истолкования показаний:

«Вопрос. Признаете ли Вы, что Дорошин вел с Вами систематические беседы и передавал Вам клевету в отношении руководства партии?

Ответ. Признаю приведенные мною факты, в числе которых был случай троцкистской клеветы Дорошина на руководство ВКП(б).

Вопрос. Почему Вы не сообщили парторганизации и своему начальству о контрреволюционных действиях Дорошина?

Ответ. Признаю в этом свою вину.

Вопрос. Вы разделяли контрреволюционные взгляды Дорошина?

Ответ. Нет, я контрреволюционных взглядов Дорошина не разделял.

Вопрос. Чем же Вы можете объяснить, что Вы скрыли от партии известные Вам контрреволюционные действия Дорошина и проявили в этом вопросе как двурушник и предатель? (так в тексте. — Ю.Ж.)

Ответ. Я признаю себя виновным в том, что я не сообщил партии известные мне контрреволюционные действия Дорошина. В двурушничестве и предательстве виновным себя не признаю.

Вопрос. Ваши ответы говорят о Вашей неискренности. Вы скрываете от следствия, что разделяли контрреволюционные взгляды Дорошина.

Ответ. Нет, я взглядов Дорошина не разделял».

Все арестованные из числа комсостава комендатуры Кремля искренне полагали, что разговоры — это всего лишь разговоры. Что ни к чему они привести не могут. И тем загоняли следствие в тупик. Так, тот же Дорошин признал, не ведая в том большой вины, что обсуждал завещание Ленина, говоря при этом с Лукьяновым, Павловым, Поляковым, Синелобовым «о роли Зиновьева прежде и теперь». Но, признав сам по себе факт подобных бесед, под давлением следствия вынужден был согласиться и с тем, что люди, высказывающиеся в таком «троцкистском» духе, являются «троцкистами» и составляют «троцкистскую группу». Но на том готовность Дорошина идти на поводу у следствия иссякла. Со своей стороны и следователь пока еще ничего не мог предложить Дорошину для хотя бы косвенного подтверждения.

«Вопрос. Какую цель Вы преследовали, участвуя в названной Вами группе троцкистов?

Ответ. Ответить на этот вопрос затрудняюсь.

Вопрос. Какую цель Вы преследовали, распространяя клевету на руководство ВПК(б)?

Ответ. Специальной цели не преследовали».

Весьма возможно, что начавшееся с пустяка «дело» так бы ничем и не кончилось. Вернее, завершилось бы осуждением на небольшие, «не меньше шести месяцев», сроки заключения десятка-другого сознавшихся «клеветников». Закончилось именно так, если бы не одно неосторожное, оказавшееся роковым, высказывание Дорошина. То, что и повлекло за собою изменение хода следствия. Появления, а затем и закрепления обвинения всех, кого привлекли по «кремлевскому делу», в подготовке террористического акта. В подготовке убийства Сталина.