Настольная книга сталиниста - Юрий Жуков Страница 23

Только в 1989 г. мы получили первую, предельно скупую информацию о «кремлевском деле» — справку Генеральной прокуратуры и КГБ СССР, подготовленную по заданию комиссии Политбюро ЦК КПСС по изучению материалов, связанных с репрессиями 1930-х — начала 1950-х гг. В ней приведен список 110 обвинявшихся по данному делу и пространный отрывок из обвинительного заключения 1935 г. Суть же «дела» оказалась изложенной более чем обтекаемо, неконкретно: «Поводом для его возникновения послужило «разоблачение» якобы существовавшего в Кремле заговора ряда служащих, работников комендатуры, военных и других, кто, по данным НКВД, готовил покушение на И. В. Сталина, оно непосредственно «увязывалось» с Л. Д. Троцким, Г. Е. Зиновьевым и Л. Б. Каменевым, меньшевиками, монархистами, белогвардейцами и т. д.». [95]

Весь этот более чем скудный материал коротко, на трёх страницах, обобщил В. З. Роговин в монографии «Сталинский неонэп». Опираясь лишь на опубликованные источники, он, как и Конквест, только обозначил факт «кремлевского дела». Поставил его в один ряд с теми процессами, которые, — начиная с убийства Кирова, по его мнению, вели к массовым репрессиям в ВКП(б), к физическому уничтожению героев Октябрьской революции и Гражданской войны. [96]

Таким образом, вплоть до наших дней «кремлевское дело» остается загадочным и нераскрытым. Мы до сих пор не знаем, почему оно возникло, кому было выгодно, как развивалось на протяжении пяти месяцев следствия, почему дважды приводило к гласному осуждению Енукидзе, почему о процессе население страны не информировали, но вместе с тем еще до суда членов партии дважды оповещали о «деле» уже бывшего секретаря Президиума ЦИК СССР. Но, главное, не знаем мы о том, насколько основательными являлись вскрытые следствием факты.

Сам ход и характер следствия по материалам «кремлевского дела», ставшим сравнительно недавно относительно доступными, при тщательном изучении не могут не оставить впечатления противоречивости, настойчивого сокрытия чего-то весьма важного, почему «дело» изначально несло черты двойственности, своеобразной эклектики. Столь же необъяснимо и то, что следствие завершалось дважды, но в первый раз без видимых оснований возобновилось. Самым же загадочным остается повод, послуживший для возбуждения «дела».

Формально все началось с обычного для тех лет доноса. На трёх уборщиц кремлевских зданий, которые в беседах друг с другом вели «клеветнические» разговоры. A. M. Константинова, двадцатитрёхлетняя девушка, незадолго до того перебравшаяся из Подмосковья в столицу в поисках работы: «Товарищ Сталин хорошо ест, а работает мало. За него люди работают, потому он такой и толстый. Имеет себе всякую прислугу и всякие удовольствия». А. Е. Авдеева, также молодая, двадцатидвухлетняя девушка из подмосковной деревни: «Сталин убил свою жену. Он не русский, а армянин, очень злой и ни на кого не смотрит хорошим взглядом. А за ним-то все ухаживают. Один дверь открывает, другой воды подает». Б. Я. Катынская, двадцатитрёхлетняя девушка: «Вот товарищ Сталин получает денег много, а нас обманывает, говорит, что он получает 200 рублей. Он сам себе хозяин, что хочет, то и делает. Может, он получает несколько тысяч, да разве узнаешь об этом?». [97]

По данным, полученным секретно-политическим отделом (СПО) НКВД, эти разговоры велись незадолго до 7 ноября 1934 г. И практически сразу же нашлись «доброхоты», уведомившие о них кремлевское начальство. Осведомленными оказались и Енукидзе, и Петер-сон, не придавшие им никакого значения. Не давшие «делу» ход. Енукидзе — потому, что не доверял доносам, полагая, что скорее всего тут оговор. Петерсон просто не обращал внимания на разговоры, тем более — уборщиц за чаепитием.

НКВД же не захотел пройти мимо того, что квалифицировалось Уголовным кодексом как государственное, контрреволюционное преступление — по статье 58–10, «пропаганда или агитация, содержащая призыв к свержению, подрыву или ослаблению советской власти», влекущее «лишение свободы на срок не ниже шести месяцев». 20 января начальники СПО — Г. А. Молчанов и оперативного отдела — К. В. Паукер лично провели первые допросы несчастных уборщиц. Именно они, хотя вполне могли доверить следствие кому-либо из начальников отделений, их заместителей. И именно тогда, когда у них и без того хватало дел. Более важных, действительно ответственных. Ведь предстояло подготовить два последних процесса, напрямую связанных с убийством Кирова: руководства ленинградского областного управления НКВД во главе с Ф. Д. Медведем; жены Л. B. Николаева, М. П. Драуле, её сестры О. П. Драуле и её мужа P. M. Кулинера. Необходимо было организовать процесс по откровенно надуманному делу А. Г. Шляпникова, С. П. Медведева и других бывших лидеров давно забытой «рабочей оппозиции». Кроме того, у СПО впереди была и весьма трудоемкая работа — установление сторонников Зиновьева, обреченных на высылку из Ленинграда, составление списка «социально чуждых» людей, которым отныне не разрешалось проживать в Северной столице.

Словом, забот было предостаточно, однако Молчанов и Паукер лично занялись явно третьестепенным делом — болтовней, пусть и «антисоветской», но все же каких-то уборщиц. Ведь тут не могло быть ничего, кроме проявления тех настроений, которые оказались характерными для определенной социальной среды, отражавших представления малограмотных, не имевших никакой профессии жителей деревни, напрямую затронутых коллективизацией. Не захотевших работать в колхозах, ушедших на заработки в Москву, где и столкнулись с новыми трудностями. С карточной системой, с острейшим жилищным кризисом. Столкнулись со всем этим и вместе с тем либо увидели сами, либо услышали от других о том, как живут власти предержащие. Ощутили контрасты, особенно разительные в Кремле.

Поначалу Молчанов и Паукер, а затем Молчанов, заместитель начальника СПО Г. С. Люшков, начальник 2-го отделения СПО М. А. Каган (пожалуй, ключевая фигура следствия по «кремлевскому делу») и его заместитель С. М. Сидоров вроде бы преследовали лишь одну цель. Стремились установить «источник клеветнических слухов». Однако одиннадцать дней допросов, которые проводили настоящие асы своего дела, привели к ничтожным, по существу, результатам. К выяснению только того, что за чаепитием речь шла о том, что Сталин «свою жену застрелил», «в нашей стране рабочие голодают». Да к расширению списка уборщиц, что, правда, можно было сделать и более простым способом. К выделению среди них основных «клеветников» — Авдеевой, Жалыбиной, Мишаковой, Орловой. И ещё — к появлению новой обвиняемой, телефонистки коммутатора Кремля М. Д. Кочетовой.

Если бы руководство СПО ограничилось лишь допросами уборщиц, то никакого «кремлевского дела» не возникло бы. Но оно все же появилось. С арестом 27 января Б. Н. Розенфельда, племянника Каменева, работавшего вне Кремля — инженером московской ТЭЦ, а четырьмя днями позже ещё и А. И. Синелобова, порученца коменданта Кремля. Их «взяли», хотя никаких видимых оснований для того не было. Ни одна из допрошенных уборщиц не назвала их фамилии. Не упомянули ни о Розенфельде, ни о Синелобове, которых они не знали.