Качели - Сергей Кургинян Страница 15

Шок рефлексии, о котором я говорю, в принципе неизбежен. И, как мне кажется, абсолютно необходим. Но для того, чтобы он стал возможен, нужна эта самая «элитная трансформация». Она является тончайшей и трудно формализуемой процедурой. Но, если не осуществлять такую процедуру, не будет ни предмета, ни метода. Будут некие — более или менее ценные — сплетни. И ничего более.

К сказанному необходимо добавить, что процедура «элитной трансформации» травмирует не только исследуемую личность, но и самого исследователя. Исследователя-то она, наверное, травмирует больше всего. И не каждый исследователь выдерживает подобную травму.

Данная процедура требует, прежде всего, демифологизации. Но это только первый этап. Демифологизация призвана уничтожить два основных мифа, на которых строятся все репутационные игры. Миф об элитном персонаже как о демоне. И миф о персонаже как об ангеле.

Занимаясь элитами (отдельными лицами или группами), категорически нельзя поддаться соблазну демонизации или ангелизации. Нельзя становиться на чью-то сторону. Нельзя видеть в одних слагаемых элитного социума воров, коррупционеров, укрывателей негодяев, а в других слагаемых — борцов со всем этим злом.

Это не просто призыв к объективности. Легче всего ограничиться подобным призывом. Я же хочу сказать, что нет и не может быть универсальной объективности. Объективность объективности рознь. Есть объективность идеолога. Я занимался и буду заниматься идеологией. Но именно потому, что занимаюсь и буду заниматься, — знаю, чем идеологическая объективность отличается от объективности аналитика элиты. Идеолог объективен постольку, поскольку соотносит разные элитные группы с некой высшей идеей. Например, идеей развития. Оказывается, что одна группа или класс выражают эту идею, а другая группа или класс ей противостоят.

Однако идеолог никогда не занимается разбором добродетелей и пороков отдельных представителей того или другого класса. Становясь пропагандистом (а это очень важная функция), он может начать идеализировать класс и представлять его вождей в виде средоточия добродетелей. А его противников — как средоточие пороков. Но это уже пропагандистские мифы! Существенная, но специфическая часть политики.

Уголовно наказуемыми пороками отдельных личностей или специфических групп может заниматься практикующий юрист. Но его объективность и объективность идеолога… Согласитесь, это разные объективности.

А есть еще объективность историка. Говорят, что историк должен быть беспристрастным. Может быть, и должен. Но я не знаю крупных, и тем более великих, историков, проявлявших абсолютную объективность. Историческая объективность весьма условна, поскольку историка интересует личность с точностью до ее исторической роли. Историк не морализатор. Он вживается в образ того или иного деятеля, творящего эту самую историю. И чем больше вживается, тем больше оправдывает его. Нет вживания без определенного оправдания. И нет исторического понимания без вживания. Значит ли это, что историк необъективен? Нет. Но у него своя объективность. И ее ограничения заданы подобным необходимым вживанием.

Пока академик Тарле занимался, например, биографией Наполеона и вживался в эту фигуру, он противопоставлял детальному описанию изучаемого им героя некую схематизацию в виде антагониста героя — Талейрана. Но когда он начал заниматься Талейраном, то вжился в этот исторический персонаж, обогатил его деталями. В каком-то смысле Наполеон при этом потускнел. Оказалось, что Талейран хоть и беспринципный человек, но гений и провидец, а Наполеон все же более примитивная и прямолинейная фигура.

Такова объективность Тарле — крупнейшего историка, занятого историческими личностями. Она связана не с пороками его индивидуального метода, а со специфическими особенностями собственно исторической объективности.

Тарле был объективен как историк, занимающийся личностями и их вкладом в историю. Но он не занимался элитами.

В Одессе говорят: «Почувствуйте разницу». Те, кто не чувствует различия, не должны заниматься элитами.

Начав заниматься элитами, ты должен противопоставить историческому и историко-политическому описанию нечто принципиально другое. Все идеологическое должно быть изъято. Я бы сказал — убито. Вступая на эту стезю, ты как бы должен убить в себе другие модусы собственной интеллектуально-духовной личности. Ты должен убить в себе не только идеолога и даже историка. Это было бы еще полбеды. Но ты должен убить в себе еще и морального критика. А также критика, дающего правовую оценку всему тому, что делает исследуемая тобою фигура, передвигаясь по элитной доске.

Люди, занятые другими профессиями, негодуют: «Мы де, мол, применяем по отношению к объекту общепринятые средства интеллектуальной атаки — моральные, идеологические, гуманистические, правовые. Тут появляется Кургинян со своей теорией элит и начинает обсуждать тот же объект с помощью метода, который элиминирует подобного рода средства. Все погружается в имморализацию, деидеологизацию, дегуманизацию и выводится за правовые рамки. В результате нам труднее атаковать объект. А значит…» Здесь оппонент делает многозначительную паузу и потом говорит: «А значит, Кургиняну это заказали те, кого мы атакуем!»

Я лишь вкратце остановлюсь на двух (как мне кажется, не ключевых, но существенных) ошибках, которые постоянно делают мои оппоненты.

Первая — логическая. Она в самом этом «а значит»… Ничто в таких случаях ничего не «значит». Даже если мой метод убивает чьи-то построения, то это не «значит», что я использую метод потому, что хочу эти построения убить. Я использую этот метод только для получения определенных знаний, и ни для чего больше.

Вторая из этих (повторяю, существенных, но не ключевых) ошибок связана уже не с логикой, а с психологией: «Поскольку мы уже установили, что он убивает наш благородный труд, то в чем его мотив? Мотив поиска истины исключен. Тогда ради чего он так надрывается? Убийство нашего благородного труда предполагает наличие у него низменного и злого мотива. Ясно ведь, каковы такие мотивы. Это корысть или исполнение директив злых сил, с которыми мы благородно боремся».

Вы никогда не читали работ, в которых доказывается, что «Тихий Дон» — это соцзаказ Сталина, а «Капитал» Маркса — это заказ высоких чинов британской разведки? Если вам такие работы нравятся, не надо мучиться над чтением утомительных выкладок, производимых мною — признаюсь с прискорбием — всего лишь в поисках истины. Если же вам такие идиотские измышления все же не нравятся, то задайтесь вопросом: почему авторы всех этих шизоинсинуаций считают себя свободными от принципа бумеранга? Если миром управляет заказ и все исследователи не ищут истину, а корыстно тот или иной заказ выполняют, то где гарантия, что они, критики этих исследований, не являются столь же корыстными исполнителями заказа, но соседних сил? Чуете, каков будет градус шизофрении при тотальном применении данного метода?

Если бы в результате каких-то обвинений в мой адрес страдала только моя репутация, то я вряд ли стал бы стрелять из пушек по воробьям. Взялся за описание элит — жди множественных инсинуаций. Но шизофренизация сознания (она же — гиперконспирология) — это вам не частные обвинения в адрес какого-то исследователя. Это препятствие на пути исследования вообще. И бороться с этим препятствием мой долг интеллектуала и гражданина. Я для того и занимаюсь элитами, чтобы конспирологи не сводили людей с ума, не превращали нацию, ее думающую и обеспокоенную часть, в сообщество параноиков.