Охотники за голосами - Роман Романов Страница 13

Император резкими шагами подошел к огромному, в белье и подушках ложу и взял камзол. Надел, поправил на груди, чтобы кровяные пятна не бросались в глаза, и медленно повернулся к Ежихину.

«Копия! Как на картинах! – впервые пробежала более-менее связанная мысль в голове Туриста, одновременно его начало трясти точно так же, как это впервые произошло в Петропавловском соборе. – Какая копия! Это Император! Покойник! Приведение!»

Замешательство в доли секунды – и Иван Ежихин в благоговейном трепете, по непонятным для него самого причинам рухнул на колени. Пока еще колени не громыхнули о паркет, в голове успела проскочить мысль о каком-то чудовищном розыгрыше из серии «Улыбнитесь, вас снимает скрытая камера», но тут же исчезла, потому как где-то в глубине души он чувствовал – все это, пусть совершенно безумная, но правда.

– Вставайте и проходите, я имею небольшой разговор к вам, и уж определенно не в моей власти сделать вам что-то злое! – услышал Ежихин уже гораздо более спокойный и, как показалось, довольный голос Павла.

– Я думал, что старинные цари как-то по-другому разговаривают, не по-нашему, по-древнеславянски или по-немецки-французски, – почему-то именно с этого начал разговор Турист, поднимаясь с колен. – Простите, Ваше Величество за ночное вторжение. Но, кстати, мне так гордо и так интересно за такое приключение! Ух-х-х, меня уже распирает от любопытства! Неужели с улицы освещенной комнаты во дворце не видно? Неужели я чем-то достоин такой чести – видеть самого Павла!!!

Ежихин уже пришел в себя и действительно всем телом дрожал от выплеска адреналина, захлебывался от восторга, ужаса и таинственности происходящего. Такого приключения нельзя было даже вообразить себе еще час назад. Перед ним был самый несчастный Самодержец Всероссийский, которого, кстати, Ежихин давно уже пытался оправдать аж перед самим Кузнечко!

– Что вы! Ни в каком оправдании я не нуждаюсь, поверьте! У нас, вернее, у вас, совсем мало времени. И разговаривать я могу, уж поверьте, на любом наречии, диалекте и даже почти на любом профессиональном сленге. Насмотрелся и наслушался тут за два столетия, хоть по-французски, хоть по-научному, хоть как комиссар третьего ранга, который на пенсии долго работал здесь и любил разговаривать сам с собой. Впрочем, мы отвлеклись…

Павел опустил голову, прошел через всю комнату, встал у канделябра и, будто замерзнув, подержал ладони около горящих свечей.

– Мне весьма приятны ваши мысли и высказывания о моем царствовании, мне даже поначалу захотелось порасспрашивать вас. Но не надо только глупых сочувствий и жалких расспросов. Все-таки я император пропащий, оклеветанный. Нет в истории российской издевательств и анекдотов больше, чем анекдотов про меня. И глядя на мой любимый народ, я отдаю себе полный отчет, что этого исторического впечатления уже не переменить. Я и не хочу ни оправданий, ни мести. Достаточно с них моей мстительной выдумки с перезахоронением отца, когда на моих глазах каждый из его убийц через весь Петербург в обморочном состоянии плелся за истлевшим прахом моего родителя. Поэтому сразу отметем тему моего царствования и расправы со мной вот как раз на этом месте. Почему вы? Потому что, в отличие от редких ученых и искателей правды, вы в своей смешной, право, работе, думаете и ищите тоже, что искал и я. Секрет доброй и справедливой власти.

– Ага! – не выдержал Иван. – Желтый ящик для обратной связи? Это ваша технология, которой оказалось недостаточно, чтобы опереться на любящий вас народ!

– Глупости изрекаете, юноша! – Павел гневно остановил Ежихина. – Перебивать монарха, пусть даже давно почившего в бозе, недостойно и демократа! Дайте сказать! Я и сам пока не пойму, зачем мне нужно поделиться своими мыслями, надеюсь, я не ошибся с адресатом…

Ежихин замер. Павел еще несколько раз, слегка чеканя по-военному шаг и опустив в раздумьях голову на грудь, прошелся через всю спальню.

– Понимаете, милостивый государь, – было видно, как император даже как-то волнуется, что ли. – Я с самого детства, отстраненный от государственных дел матушкой моею, имел возможность предаваться любым занятиям, лучшими из коих были не столько военные вахтпарады с верными гатчинцами и уж, конечно, не шпицрутены. Но прежде всего чтение и беседы с немногими близкими мне людьми о государстве, истории, великих царях и полководцах. Меня мучил своей несправедливостью окружавший мир. Убийцы отца – в почести и на свободе. Матушка, так искусно изображавшая из себя просвещенную императрицу, разоряла и угнетала русский народ в угоду кучке дворянских пройдох и карьеристов, большинство из которых ее же и обворовывали, не моргнув глазом. И в какую бы империю или королевство я пристально не вглядывался – везде я видел то же самое: угнетение народа своего, фальшь, интриги, тщеславие, алчность и жестокость. Уже до воцарения я понял, что по-другому никогда и не бывало, даже в самых древних царствах. А я хотел по-другому. Жизнь народа я хотел сделать счастливой, помочь всем христианам объединится в любви и не дать рабству, алчности и тщеславию править всем миром, что сейчас и творится на всей Земле. И вот мой главный вопрос самому себе: можно ли править, властвовать в христианской любви и с чистой совестью?

Пусть это звучит несколько романтично, но вы-то, сударь, меня должны понять. Свой ответ именно на этот вопрос, именно что после меня – тщетно пытался найти каждый мой потомок, каждый держатель русского престола: и Александры, и Николаи до самой гибели династии. Очень быстро мне стала ясна тщетность моей попытки. Законы земной власти – вне законов Христа, как бы земная власть ни была набожна.

Русскую власть никто не может понять: ни индус, ни европеец, ни собственный народ. Поэтому она всегда загадочна и мистична, будто бы кремлевская стена – это не крашеный кирпич, а волшебный занавес, который отделяет обычный мир от мира волшебного и таинственного. Поэтому русская власть или ужасна, или боготворима, но, как вы там говорите, не тех-но-ло-гична, а значит, долго без потрясений существовать не может… Почему? Потому что природа любой человеческой власти – порочна и греховна, а искренние цели и стремления русской власти – идеальны и божественны. Да, да! Вы не поверите! Нигде в мире царские чиновники не собирали налог на выкуп угнанных басурманами детей из рабства, нигде! И нигде Иерусалим под стенами столицы не строили, и коммунизм, и суверенную демократию, то ли не чудо…

Только русская власть на полном серьезе ставит перед собой совершенно божественные задачи и абсолютно моральные цели! Но искреннее сосуществование этих крайностей на одном престоле, когда нет откровенного первенства одной: ни Гоморры вокруг трона, ни чуда Третьего Рима – это как врожденная предрасположенность к самоубийству.

Павел остановился, задумавшись. Ежихин, боясь даже кашлянуть, с нетерпением ждал продолжения и мучительно пытался угадать ход мыслей царя. Павел, внимательно взглянув на Ивана, снова зашагал по паркету и продолжил речь:

– Можно ли не совершая подлостей, хитростей и жестокостей, пусть даже ради самых благородных целей, получить и потом удержать власть? Я не построил ни одного заговора против матушки-императрицы, несмотря на естественные мотивы такого желания со стороны брошенного, униженного, лишенного отца и престола сына. После воцарения все мои указы были направлены на благо простого народа, во умножение христианской любви и упреждение сатанинской ереси.