Спецназ Ивана Грозного. Клад тверских бунтарей - Александр Тамоников Страница 8

Савельев взглянул на Крылова и заявил:

— Эка новость-то. Нынче много кладов люди находят. Ордынцы закапывали в русских землях то добро, которое по каким-то причинам не могли вывезти отсюда. Наши вельможи да торговцы тоже прятали ценности, чтобы те не достались татарам.

— Все это так, Дмитрий Владимирович. Да вот только клад оказался необычным.

— И чем же он необычен?

— Тем, что в тайнике, устроенном на том месте, где прежде стояла клеть Степана Коланова, найдено не только большое количество золота, драгоценных камней, украшений, но и икона Божьей Матери, давным-давно похищенная в Афоне.

— Икона? Это та, которую до сих пор упоминают в молитвах?

— Да. Более двух веков она находилась в тверских землях. Как попала к слуге вместе с золотом и камнями, сказать трудно. Возможно, Степан знал о сокровищах Чолхана и украл их во время бунта. Не исключено, что икона была у Александра Михайловича. Он прятал ее у Коланова. Ценности же были отправлены в тайник позже. Все может быть. Важно, что икона Божьей Матери найдена. Теперь государь может передать ее афонским старцам. Разумеется, при условии, что клад с иконой сначала благополучно доберутся до Москвы.

— Что-то или кто-то мешает перевезти клад из Твери на Москву? — спросил Савельев.

— Нет. Этому вряд ли кто сможет помешать. Но ведь икону потом надо будет доставить на Афон. Вот этим и предстоит заняться твоему отряду.

Дмитрий погладил бороду и проговорил:

— Погоди, князь. Давай по порядку. Икона и клад сейчас в Твери у тысяцкого, князя Дмитрия Ивановича Микулинского, так?

— Да.

— Первый вопрос таков. Кто повезет ее на Москву?

— Дружина воеводы Ивана Кузнеца.

Савельев кивнул.

— Понятно. Вопрос второй. Дружина Кузнеца уже ушла в Тверь?

— Сегодня на рассвете.

— Ратники должны загрузить клад в обоз и вернуться с ним на Москву, так?

— Да.

— Это сто семьдесят верст в одну сторону. Надо учитывать, что отряд идет с обозом. Значит, в день он будет проходить до тридцати верст и прибудет в Тверь двадцатого числа. Далее отдых, загрузка и обратный путь. Ожидать Ивана Кузнеца на Москве можно двадцать восьмого июля или на день позже. Когда моей дружине надо быть готовой к длительному походу?

— Вы отправитесь на Афон четвертого августа. Однако государь наказал, чтобы ты держал своих людей в полной готовности к выходу уже с завтрашнего дня.

— Почему?

— Так решил Иван Васильевич.

— Добро. Завтра отряд будет готов к походу. Все сказанное тобой надо, естественно, держать в тайне?

— Само собой.

— А соблюдают ли ее люди воеводы Кузнеца и ближайшее окружение князя Микулинского?

— Вот это, Дмитрий Владимирович, извиняй, уже не твоя забота.

Савельев кивнул.

— Ну и ладно. Не моя так не моя.

— Тогда все, князь. Не смею задерживать.

— Слишком многим людям уже сегодня известна эта тайна, — проговорил Савельев.

— Почему многим, Дмитрий Владимирович? Князю Дмитрию Ивановичу Микулинскому, его ближним людям, весьма немногим, воеводе Кузнецу, тебе и мне. Ну и конечно, государю.

— Юрий Петрович, что знают двое, то знают все.

— Но не в нашем случае.

— Дай бог, чтобы так оно и было. До свидания.

— Счастливо.

Князь Савельев поехал к усадьбам своих ратников. Первым на его пути стояло подворье Гордея Бессонова.

Тот встретил князя радушно, обнял и сказал:

— Великого здравия тебе, князь Дмитрий Владимирович.

— И тебе того же, Гордей. Как вы тут обживаетесь?

— Понемногу. Отошли мои родные от полона татарского, побелели душой, а все благодаря тебе, князь.

— Полно, Гордей. Весь наш отряд спасал твою семью.

— Но ведь именно ты решил идти за Волгу и охотиться на мурзу.

— Ладно, хорошо то, что хорошо кончается.

— Пройдем в дом. Анфиса стол накроет, перекусим, чем бог послал.

— Нет, Гордей, спасибо. Тут дело такое… — Дмитрий передал своему ближнему помощнику суть разговора с князем Крыловым.

Бессонов погладил окладистую бороду и сказал:

— Да, дорожка нам предстоит шибко длинная, коли икону придется на Афон везти.

— До того надо еще заполучить ее. Государь не напрасно повелел держать дружину в полной готовности. Значит, есть какая-то опасность. Только князь почему-то не стал говорить мне о ней.

Гордей чуть помолчал и произнес:

— Мыслю, оттого не поведал, что сам сомневается, есть ли опасность или нет, а коли есть, справится ли с ней отряд Ивана Кузнеца. Я знаю многих ратников из того отряда. Воины достойные, с татарами бились не раз. Однако князь, как видно, все же сомневается.

— А коли сомневается, почему отправил в Тверь Кузнеца, а не нас? Уж мы-то точно привезли бы сокровища.

Бессонов развел руками и проговорил:

— Решение принимал не князь Крылов, а наверняка сам царь Иван Васильевич. Ему виднее, кого куда посылать. Возможно, он решил, что для нас это слишком простая работа.

— Поглядим. Значит, дома все в порядке?

— В порядке, князь. А у тебя?

— И у меня, слава богу.

— Как Ульяна? Дитя носит?

— Нормально все, Гордей.

— Я хотел кое о чем попросить тебя, Дмитрий Владимирович.

Князь посмотрел на воина.

— О чем, Гордей?

— Власу, сыну моему, уже семнадцать годов скоро. После полона окреп телом, душой и верой. Басурман ненавидит лютой ненавистью. Саблей владеет неплохо. Конечно, до наших воинов ему еще далеко, но сверстников своих побеждает.

— Ты к чему клонишь, Гордей?

— А нельзя ли его в нашу дружину пристроить, Дмитрий Владимирович? Поначалу на побегушках, испытание пройти. А потом вместе со всеми. Я с ним займусь, всему обучу, что могу сам. Хороший воин из него выйдет.

— Что ж, Гордей, я не против. В следующий раз, как встречусь с князем Крыловым, похлопочу за Власа. Парень он действительно стоящий, в тебя пошел.

— Благодарю, князь.

— Не за что пока. Поеду, посмотрю остальных, поговорю, с кем увижусь, а приказ о готовности ты уж сам передай, добро?

— Добро, князь.

— Радости дому твоему, Гордей.

— И твоему, Дмитрий Владимирович.

Князь Савельев поехал по соседним подворьям. Он спешил. Ему не терпелось увидеть Ульяну, узнать, как прошла прогулка. Дмитрий волновался за свою жену, а еще больше — за будущее дитя.