Гидеон из Девятого дома - Тэмсин Мьюир Страница 8

Мы полагаем, что восемь вознесутся к императору в сиянии славы в храме Первого дома. Восемь новых ликторов со своими рыцарями. А если Высший Владыка мертвых благословит их, но не примет, они вернутся домой с честью, под барабанный бой. Нет дара выше, чем дар преданности, нет дара, более угодного ему.

Харрохак опустила бумагу в полной тишине. Настоящей тишине, лишенной щелканья четок или скрипа костей. Девятый дом был поражен. В трансепте, за спиной Гидеон, кто-то взвизгнул, как будто один из верных решил пойти до самого конца и умереть от разрыва сердца. Это всех отвлекло. Монахини очень старались, но несколько минут спустя было подтверждено, что один из отшельников скончался от шока. Собравшиеся порадовались его счастливой судьбе. Гидеон не сдержала ухмылки, когда Харрохак вздохнула, очевидно подсчитывая в уме, чего это стоило демографии Девятого дома.

– Нет!

Мелкая сошка потревожила покой собрания. Мать Ортуса встала. Пальцы ее дрожали, а другой рукой она обнимала сына за плечи. Он выглядел испуганным, а она как будто готова была последовать за безвременно погибшим. Лицо ее застыло под алебастровой краской, а черные пятна, изображавшие череп, расплывались от пота.

– Мой сын! Мой сын! – кричала она надтреснутым голосом. – Мой возлюбленный первенец! Обеспечение своего отца! Моя единственная радость!

– Сестра Глаурика, прошу тебя, – скучным голосом сказала Харроу.

Мать Ортуса обхватила его обеими руками и рыдала ему в плечо. Ее трясло от вполне реальных горя и страха. Он был удручен и слезлив.

– Я отдала вам мужа, лорд Нониусвианус, – говорила она между всхлипами, – отдала вам своего супруга, а вы требуете отдать и сына? Как вы смеете? Никогда! Этого не будет.

– Ты забываешься, Глаурика! – рявкнул Крукс.

– Я знаю, что случается с рыцарями, мой господин! Я знаю, что его ждет.

– Сестра Глаурика, успокойся, – велела Харроу.

– Он так молод, – причитала мать Ортуса, пытаясь утащить его под прикрытие алтаря – она уже поняла, что лорд Нониусвианус не вмешается. – Он так молод, он не ожесточился душой!

– Не все с тобой согласятся, – заметила Харрохак sotto voce.

Ортус, хлопая большими серьезными глазами, сказал придушенно и уныло:

– Я боюсь смерти, госпожа моя Харрохак.

– Рыцарь должен стремиться к смерти! – возмутилась Агламена.

– Твой отец встретил смерть, не дрогнув, – согласился Крукс.

От подобного сочувствия мать Ортуса залилась слезами. Прихожане что-то бормотали, в основном укоризненно, и Гидеон немного приободрилась. Это уже не был худший день ее жизни: ей досталось первоклассное развлечение. Ортус, не трудясь отрывать от себя всхлипывающую родительницу, бормотал, что хотел бы убедиться, для чего ее предназначили, зловредные пратетушки вернулись к молитве и мычали лишенный слов гимн, Крукс громко поносил мать Ортуса, а Харрохак стояла посреди этого, безмолвная и надменная, как памятник.

– Уходи и молись о наставлении на путь истинный, – говорил Крукс, – или я заставлю тебя это сделать, выгоню тебя из храма.

– Я отдала этому Дому все, я заплатила высочайшую цену…

– Что может получиться, когда Мортус женится на беженке из Восьмого дома, жалкая ты ведьма…

Гидеон так лыбилась, что из потрескавшихся губ потекла кровь. Харроу нашла ее взглядом среди многочисленных и безразличных ко всему мертвецов и растревоженных верующих, и ее презрительная маска треснула. Харроу поджала губы, а Гидеон ей подмигнула. Люди почти кричали.

– Довольно! – рявкнула Преподобная дочь резким, как удар хлыста, голосом. – Давайте помолимся.

Тишина опустилась на собрание, как медленно парящие хлопья люминесцентной пыли. Всхлипывания матери Ортуса перешли в придушенные стоны. Голову она спрятала на груди сына, который обнял ее рыхлой рукой. Он сам беззвучно плакал, уткнувшись ей в волосы.

Гимн мерзких пратетушек оборвался на высокой дрожащей ноте, постепенно затухающей в воздухе. Харроу наклонила голову, и ее родители одновременно повторили этот жест. Пратетушки опустили подбородки к груди, Агламена и Крукс – тоже. Гидеон уставилась в потолок, скрестила ноги и принялась смаргивать с ресниц сверкающие крошки.

– Молю, чтобы гробница оставалась замкнутой, – произносила Харроу с непонятной пылкостью, с которой всегда молилась. – Молю, чтобы камень никогда не откатили от входа, чтобы однажды погребенное вечно покоилось с миром, закрыв глаза и успокоив свою душу. Молю, чтобы оно жило и чтобы спало. Молю за императора всеподающего, Царя неумирающего, его добродетели и его людей. Молю за Второй дом, Третий, Четвертый и Пятый. За Шестой, Седьмой и Восьмой. Я молю о Девятом доме и о его плодородности. Молю о воинах и послушниках, ушедших прочь, и за всю империю, что живет в непокое. Да будет так.

Кости застучали, прося о том же самом. Гидеон не молилась очень давно. Она смотрела на лысые сверкающие черепа скелетов и на коротко остриженные волосы верных Девятого дома и думала, чем же займется, когда окажется в Трентхеме. Всхлипы несчастной матери Ортуса заглушали стук костей и мешали ее не слишком реалистичным мечтаниям о том, как она подтягивается на глазах у десятка рукоплещущих офицеров. Тут Гидеон заметила, что Харроу перешептывается с Круксом, показывая на мать и сына, и на лице ее написано, что всякое терпение иссякло. Крукс вывел их из храма не слишком-то деликатно. Они прошли по центральному проходу, Крукс их поторапливал, Ортус шагал тяжело и неуклюже, а его мать еле держалась на ногах. Гидеон показала незадачливому рыцарю большой палец, Ортус ответил жалкой улыбкой.

После этого собрание закончилось. Большая часть прихожан осталась молиться, благодаря свою счастливую судьбу и зная, что второй колокол зазвонит через какой-нибудь час. Гидеон хотела броситься назад к своему шаттлу, но скелеты выстроились в нефе двумя плотными шеренгами, стремясь скорее вернуться к своему присыпанному снегом луку и инфракрасным лампам на полях и не давая пройти никому другому. Омерзительные пратетушки удалились за алтарную преграду в тесную семейную капеллу, а Харрохак приказала покладистым мумиям родителей скрыться с глаз долой, туда, куда она их обычно прятала. Наверное, в их роскошную келью. И чтобы не забыли плотно прикрыть за собой дверь. Гидеон растирала пальцы, а ее мастер меча нерешительно шла к ней по проходу.

– Она лжет, – сказала Гидеон вместо приветствия. – Если ты не заметила. Она никогда не сдерживает обещания. Никакие.

Агламена не ответила, да Гидеон этого и не ждала. Она просто стояла, не глядя ученице в глаза, положив покрытую старческими бурыми пятнами руку на рукоять меча. Наконец она заговорила мрачным голосом:

– Ты всегда страдала от недостатка чувства долга, Нав. Ты не станешь этого отрицать. Ты не сможешь правильно написать слово «обязанность», даже если я выбью его у тебя на заднице.

– Мне кажется, это вообще не помогает, – возразила Гидеон. – Хорошо, что писать меня учила не ты.