Что мы пожираем - Линси Миллер Страница 7

– Прочти ее.

Мы ночевали в пустом трактире. Я спала в одной комнате с его жертвенной стражницей, Ханой Уорт. Он спал один. Хана одолжила мне небольшую сумку со сменной одеждой, чистящим средством для зубов и другими предметами первой необходимости. Я спала, завернувшись в старое коричневое пальто Джулиана и уткнувшись носом в его воротник. На рассвете я поднялась в карету и бросила книгу на сиденье наследника. Она была в красивом позолоченном переплете, но прочесть ее было невозможно. Усаживаясь в карету, наследник даже не взглянул на меня. Он не сводил глаз с книги.

– Ты прочитала ее? – спросил он.

Он все еще не удосужился узнать, как меня зовут.

– Нет, – сказала я. – Она на старолиранском.

– Все осененные могут читать на старолиранском, мадшави и крейте, – его темные брови сошлись на переносице. – Тебя же обучали?

– Вы согласились заключить со мной сделку, потому что я самоучка, – сказала я. – Вы ведь не забыли?

– Конечно, я не забыл, – его губы изогнулись в усмешке. Он сделал вдох и медленно выдохнул. – В этой книге грехотворцы описаны как паразиты.

При этих его словах оба моих творца негодующе ощетинились. Мне показалось, что по моим зубам скребут металлическим ножом.

– Но ты ведь поняла меня вчера вечером? – я не могла видеть знак, который суд и совет вырезали у него на груди, но знала, что он такой же красный, как его сердце. Из-за этого знака он был обязан служить суду и совету и использовать своего творца только так, как они одобряли. Как он может так жить? – Ты должна меня понять.

Он произнес эти слова тем же тоном, каким у меня просила воды умирающая после пожара на фабрике мать.

– Что наши грехотворцы голодны? – спросила я. – Что благоосененным не понять, каково это – чувствовать, как грехотворец гудит у тебя в груди, пока ты не принесешь ему жертву – и неважно какую?

Иногда, поздно ночью, перед самым рассветом, когда в Лощине было тихо и я могла слышать только пустоту своей жизни, я понимала, что меня гложет бесконечный голод. Мне не хотелось прятаться, не хотелось заводить семью, не хотелось рутины… я хотела большего, хотела настолько сильно, что у меня ныли кости. Я хотела чего-то. Хотела всего.

Мой грехотворец любил эти ночные часы.

– Наши грехотворцы не паразиты. Они испытывают голод, – сказала я. – Я прекрасно вас понимаю.

Он вздохнул. Напряжение в его плечах спало, и он откинулся на сиденье.

– У большинства из нас одни и те же учителя. У каждого пэра есть два или три учителя, которых они за определенную плату предоставляют другим. Отчасти они делают это, чтобы те шпионили за нами, а отчасти – чтобы убедиться, что никто из нас не научился делать что-то опасное, – сказал наследник, глядя, как за окном кареты краснеет небо. – Они научили меня составлять более длинные и точные контракты. Они боялись, что мой грехотворец может позволить себе вольности. Какие у тебя контракты?

Я поерзала. Нам предстояло провести в этой карете несколько дней, а я уже от него устала.

– Я не пишу длинные контракты с точными формулировками, как вы. И никогда не писала, – медленно сказала я. – В детстве у меня не было ничего, кроме моих творцев.

Он посмотрел на меня и поджал губы.

Я покачала головой.

– Как бы вам ни было одиноко, у вас, по крайней мере, было место, которое принадлежало вам, и существо, которое было вашим. У меня же – нет. У меня были только мои творцы. Я прошу у них что-то и приношу им жертву, и если она их устраивает, они выполняют мою просьбу. А если нет, мне становится плохо, они сердятся, принимают жертву, но ничего не делают. Они поддерживают мою жизнь, поддерживая тем самым собственные. Наши отношения…

– Любопытные, – он улыбнулся так широко, что его очки подскочили вверх. – Монстр, что течет в наших венах. И мы кормим его, чтобы он сделал что-то, близкое нашей просьбе.

«Бог, который течет в моих венах и отвечает на мои молитвы в обмен на жертву».

– Я хочу провести исследование, так, чтобы о нем никто не знал. Для этого мне нужен еще один грехотворец, – он вытянул руку и в его ладонь скользнула длинная игла, которую он стал крутить между пальцев. – Но я не могу заняться этим вплотную, потому что связан знаком. А ты – нет.

– Никто не знает, что вы делаете с осененными, которые попадают в вашу коллекцию, – сказала я. – Незнание меня пугает.

– Без сомнений, – он взглянул на меня, свет мерцал в его очках. – Если ты узнаешь, тебе станет легче?

– Мне станет легче, если вы уберете вот это, – я кивнула на иглу. – И да. Я хочу знать, для чего я вам нужна.

– А… я всегда делаю так, когда нервничаю, – он криво усмехнулся и убрал иглу в чехол под рукавом. – Прежде чем мы обсудим частности, давай поговорим о том, что ты знаешь и чего не знаешь о творцах.

Он не ответил на мой вопрос ни в тот день, ни на следующий.

Он хорошо умел избегать ответов на вопросы. Ему это было необходимо, ведь он рос в окружении своей матери и пэров. Они собирали всех осененных, которых могли найти, связывали их, заставляли служить себе и учили выписывать контракты настолько длинные и запутанные, что творцы могли делать только то, что у них просили. Большая часть благоосенненных также не могла работать без контрактов.

Любое восстание будет подавлено, когда составлен и приведен в действие соответствующий контракт.

Наследник не упомянул об этом, но было очевидно, почему суд и совет настаивали на их использовании.

Я довольствовалась вопросами, которые, как мне казалось, ему понравятся, и молчала о более насущных делах, больше интересующих меня.

Приедут ли Джулиан и Уилл в Устье? Отрекутся ли от меня жители Лощины? Кто-то из них разозлился на меня из-за моей лжи? Что сделал Уилл и чем он сейчас занимается? Ордер был выписан прямо перед тем, как мы вступили в конфликт с солдатами, но Уилл вел себя очень спокойно, как будто знал, что это произойдет. Даже если он и нарушил какой-то закон, это наверняка было что-то незначительное, что-то, что не каралось смертной казнью.

– Должно быть, у тебя есть более интересные вопросы? – спросил наследник. – Язык контрактов очень сухой, когда мы начнем работать, они успеют тебе надоесть.

Я пожала плечами.

– Как творцы могут испытывать голод и поглощать жертвы, если у них нет физической формы?

– Любопытная загадка, – пробормотал он, открывая маленькое окошко. Наследник снял с него грязную паутину, и она прилипла к его руке, как вторая кожа. – Эта паутина существует, хотя паука нет. Но под определенным углом мы не можем ее увидеть. При определенном освещении мы можем почти увидеть наших творцев, даже несмотря на то что Благих и Грешных уже нет.

– Вы хотите сказать, что мы не видим творцев, потому что смотрим не под тем углом.