Легаты печатей - Андрей Валентинов Страница 65

Я поглядываю на Миню, но тот не обращает на шутки акустики никакого внимания. Таращится на освещенные окна, иногда начинает что-то бормотать, заискивающе трогая меня за плечо, тычет пальцем то в одно окно, то в другое.

– Ты чего-то хочешь, Миня?

– М-ма-а-а…

Эх, создатель я хренов!

– …иду искать! – на этот раз выкрик раздается совсем близко, и я начинаю озираться. Черт, да ведь это не ребенок! Не бывает у детей таких голосов. Этот голос только похожна детский, как звучат травести в театре или в мультиках. Сю-сю, уси-пуси, а на самом деле: морщинистая бабешка с сигаретой в зубах.

Под одежду забирается неприятный холодок. Бомжа-исчезника я уже имел честь видеть. О «Лектрючках» имел честь слышать. С квартирником, опять же, поцапался…

Мало ли какая пакость еще объявится?!

Грустно, девушки… Конечно, со мной Миня – живая гора мускулов, да еще и с рогами-копытами впридачу; только Миня ведь у меня мирный, и вообще стыдно ребенком заслоняться. Какая от него помощь в случае чего?

В случае – чего?

– Я иду искать! Иду! – доносится от неработающего фонтанчика, потом из-за старой липы; потом опять рядышком, почти вплотную.

Кажется, пора заканчивать прогулку.

– Я иду искать! Кто не спрятался – я не виноват… Не виноват! – теперь голос-обманка звучит с асфальтового пятачка в конце переулка. Дальше высится глухая стена. Тупик.

И пятачок абсолютно пуст.

– Не виноват! Кто не спрятался – я не виноват!

В голосе поет торжество. Я невольно пячусь задом, и вдруг со спины меня протягивает сквознячком.

Сзади!

Оборачиваться нельзя, нельзя ни в коем случае – я не знаю, почему, но… суставы скрипят несмазанными шарнирами, позвоночник грозит треснуть…

Я повернулся.

С неба сыплется реденький снежок, и пороша контурами очерчивает напротив: облако, грозовое облако, чернильное пятно, оно висит над тротуаром в каких-нибудь трех шагах – и смотрит на меня.

Без глаз.

– Кто не спрятался – я не виноват, – наждаком царапает по ушам. – Нашел. Стукали-пали…

– Сгинь… Изыди! – шепчу в ответ дрожащими губами; или только думаю, что шепчу?

Скрутить кукиш? Голый зад показать? Как же, задобришь такое дулями-задницами!..

Облако шевелится и начинает мерцать.

– М-м-м-м… – это Миня. Он просто стоит рядом и таращится на облако. Не знаю, страшно ли ему, не знаю, ведомо ли ему вообще чувство страха; зато про себя я это знаю наверняка.

Отступаю, ухватив Миню за предплечье, и вспоминаю: позади тупик!

В мерцании проклятого облака проступают очертания фигуры… детской фигуры. Если только можно представить себе ребенка-дебила выше Мини на локоть! Покатый лоб нависает над глазками-искорками, рот течет вязкой слюной, безгубый, беззубый рот, где внутри черного провала что-то смутно ворочается, желая наружу; руки безвольно свисают плетьми…

– Стукали-пали, стукали-пали!

Чудовищное дитя довольно хихикает, приплясывая на месте.

– Вышел месяц из тумана… – доносится из ворочающегося мрака; и одновременно приходит в движение правая рука дебила, лениво, в такт словам, тыча пальцем то в меня, то в себя.

Миня не в счет.

– Вынул ножик из кармана… – осклабившись, дебил сует левую руку внутрь себя, а когда извлекает ее обратно, то из кулака тускло блестит лезвие. – Буду резать… резать. Буду. Ты не спрятался. Я не виноват. Буду резать…

И оношагает ко мне!

Кажется, до этого я стоял кроликом перед удавом, не в силах стряхнуть оцепенение; но тут жгучая волна ужаса, кислого, звериного, копившегося в самом низу живота ужаса, хлынула наружу. Кричу. Кричу так, будто лезвие, которое гигант-дебил держит в руке, уже вошло в мой живот, вспарывая кожу, мышцы, выворачивая наружу кишки…

Бегу прочь.

Стена, граница адского переулка, с размаху налетает на меня, прыжком сократив расстояние от камня до человека; вскипает боль в ободранных до крови ладонях, которые я успел выставить вперед. Все, прибежал. Крик вновь раздирает мне глотку – и от этого крика, от боли в саднящих ладонях я прихожу в себя.

Сидя на асфальте.

Позади грохочет утробный рев, ему вторит удивленный детский всхлип; «Подымите мне веки! – требую я у кого-то постороннего. – Подымите… подымите!»

И не верю своим глазам.

Мой Миня, тишайший и застенчивый Миня, насмерть схватился с ожившим кошмаром! Бугай вцепился в дебила своими тупыми когтями и теперь, не давая уроду вырваться, с ревом бодает его в грудь; потом пелену снега рассекает лезвие, Минька сдавленно мычит, отшатываясь, выдергивая из противника рога, покрытые чем-то мокрым, блестящим, и как мерещится мне в лунном свете – дымящимся…

– Стукали-пали! Я не виноват!

– Мм-ма-а-а…

Встаю. С «дротом» в руке. Жалкое оружие, но другого у меня нет, и ничего у меня нет, даже страха – уполз внутрь, съежился, затаился… исчез.

– С-с-сука! Не трожь! – бегу, понимая, что бегу умирать, и даже успеваю удивиться собственному безразличию.

– Я не виноват! На золотом крыльце сидели… кто такой? Кто ты будешь такой?!

Электрод на удивление легко входит в бок дебила. В следующее мгновение мир перед глазами взрывается цветными звездами, я лечу в снег и ворочаюсь, пытаясь прийти в себя, пробиться сквозь искрящуюся тьму, застлавшую взор. Совсем рядом взревывает Миня, и заунывно булькает монотонный голос:

– Кто не спрятался, я не виноват. Буду резать, буду бить. Буду резать… буду…

Тьма наконец расступается. Что-то твердое давит в бок, я сую руку за пазуху, шарю… в кармане нащупывается забытая мной «мулетка». Корявая фигурка, ребенок-дебил. Зачем?! Рядом валяется мой «дрот», я машинально сжимаю его второй рукой, с омерзением ощущая прикосновение к ладони липкой жижи.

Встаю, качаясь.

Кошмар-убийца и Миня клубком катаются по испятнанному кровью снегу, и Миня храпит с диким присвистом, будто воздух вырывается у него не только изо рта, а похожее на огромного ребенка создание раз за разом повторяет без выражения:

– Буду резать… Буду резать…

И равнодушно всхлипывает в перерывах.

– Едрить твою через коромысло! Алька! Швыдко! Да шо ж ты телишься, йолоп!..

Валько-матюгальник, неведомо откуда возникнув рядом, бесцеремонно выхватывает у меня электрод и «мулетку», после чего, обернувшись к живому клубку, вскидывает обе руки над головой.

– Зализо на крови, врагу жилы отвори! – скороговоркой выкрикивает он, срываясь на фальцет; и с размаху вонзает «дрот» в фигурку.