Легаты печатей - Андрей Валентинов Страница 64

Результат превзошел все ожидания. В трубах панически взвыло, и вода из крана ударила бешеным напором, а я стоял и смотрел на плоды своего камлания, не в силах сдвинуться с места.

Ведь получилось же! Получилось!

Кажется, я действительно понемногу становлюсь шаманом…

* * *

Ты начальничек, ключик-чайничек,

Отпусти до дому…

Четвертые сутки (продолжение, м-мать его, следует!). Бесконечные, резиновые… тянутся, не рвутся. Продолжает сниться чертов мужик с мечом (уже днем мерещится, с-сволочь!), и постепенно вокруг него прорисовываются всякие детали: три темные чаши с росписью, крутобокая амфора, кривой иззубренный нож, вязанка хвороста…

Уже затемно меня вновь навещает матюгальник, и я радуюсь ему, как родному брату!

– Звиняй, хлопче, шо мы так долго… Делов навалилось – во! – Валько выразительно щелкает себя по горлу, а потом проводит по нему же пальцем. – Гроши мы принесли, як обицялы! Ось…

Он протягивает мне две мятые десятки и пятерку.

– И горилку – само собой! – матюгальник лезет в сумку, из которой остро пахнет самогоном, но не простым, а пряным, настоенным явно на чем-то экзотическом.

– Эх, силы бы з тобою, да дернули по маленькой – та ось Пирр попросыв бугаю харч задать. Бежать надо, – сокрушенно вздыхает Валько.

– Бугаю? Это Мине, что ли?!

– Ото ж!

Миня!

Родственная душа!

– Слушай, Валько, пошли вместе, а? Я тут скоро совсем сдурею, волком выть начну!

Матюгальник сочувственно косится на меня.

– Тебе б, хлопче, хорониться… Эти, колесатые, говорили…

Он встречается со мной взглядом и машет рукой.

– А-а, хай им всем грець! Пишлы! Зовсим хлопца замордувалы!

И я кидаюсь лихорадочно собираться, прихватив в последний момент один из «дротов». Дальняя Срань – те еще районы, без заточки стремно.

– Кобеля дома оставь, – командует матюгальник уже в дверях, – Миня собак не жалует. Досталось ему от них…

Сват-Кобелище скулит изнутри.

* * *

Матюгальника Миня явно знал – выбежал сразу, гулко топоча копытами. И едва не сшиб нас с ног, норовя облизать, мыча едва ли не членораздельно и вообще всячески выражая свою симпатию.

Истосковался.

Пока я треплю чадушко по загривку и чешу за волосатым ухом, Валько извлекает из холщового мешка харч для «бугая»: пару буханок ржаного хлеба, кочан капусты, дюжину вялых морковок, консервы, завернутую в бумажку соль…

– Ты консерву в миску ему положь, вона она, за ящиком, – инструктирует меня матюгальник. – А хлеб разломи, да посоли круче! Минька за солонец мать ридну удавит, любит это дело…

– А ты? – я оборачиваюсь к навострившемуся было уходить Вальку.

– И я люблю.

– Я не про соль. Куда это ты собрался?

– А мне тово… до кума сбегать надо, – мнется Валько. – Я тебе ключ оставлю, на всяк случай, а через час возвернусь – тут поруч. Як, домовылысь?

– Домовылысь! – я ничего не имею против побыть с Миней тет-а-тет, без посторонних. – Только ножик у тебя есть? Консервы открывать?

– А як же! Ось! – ко мне перекочевывает старый перочинный нож с добрым десятком лезвий, и матюгальник резво спешит к выходу.

Миня к тому времени уже вовсю хрумтел капустой, а я занялся «харчем». Вскрыл банки, вывалил их содержимое в здоровенную алюминиевую миску, потом разломил обе буханки «бородинского», густо посыпал солью… Ведро с чистой водой стояло рядом, и, быстро покончив с принесенными гостинцами, Миня ткнулся в него мордой, шумно хлюпая и отфыркиваясь. Действительно, бугай бугаем, особенно, когда на четвереньки становится! Разве что в джинсах.

И взгляд такой, что долго не выдерживаешь.

Отворачиваешься.

Наконец Миня напился и вновь сунулся ко мне. Он смотрел на меня сверху вниз (роста в бугае было добрых два метра), а казалось, что – снизу вверх. Как сын, с надеждой глядящий на строгого отца.

«Папа, можно мне пойти погулять?»

Косматая ручища неуверенно скребет ногтями по моей груди.

Рога склоняются, тычут в сторону лестницы.

– Мммы-ы-ы…

– Гулять?

В ответ Миня радостно кивает – и я сдаюсь. Сразу и практически без сопротивления. На улице уже темно, Валько вернется не скоро, а я по себе знаю: каково оно, круглые сутки в четырех стенах! Ключ у меня есть, опять же заточка наготове, побродим туда-сюда – и вернемся.

Я хлопаю Миню по плечу, и мы весело направляемся к ступеням.

Интересно, поводок ему нужен?..

Переступив порог, Миня останавливается, с любопытством оглядываясь по сторонам (видать, нечасто его прогулками баловали!), шумно втягивает ноздрями морозный воздух – и выпускает целое облако пара.

– Ну, куда пойдем?

Чадо соображает с полуслова и резво топает в обход кинотеатра, время от времени оглядываясь на меня: не отстал ли? Ну точь-в-точь ребенок – и погулять хочется, и потеряться боязно!

Я догоняю бугая, и мы идем рядом, оставляя за собой на девственном снегу две четкие цепочки следов: здоровенных копыт и ботинок на рифленой подошве.

Сбоку от кинотеатра начинаются старые гаражи, сплошь покрытые матерными надписями вперемешку со знаками-оберегами. Фонарей тут нет, но луна-подруга, разорвав в клочья мрачную завесу облаков, услужливо подсвечивает с небес, словно указывая дорогу. Куда? А, не важно! Побродим по окрестностям с полчасика – и назад.

Обойдя гаражи, мы выбираемся в переулок; странно – тротуар практически расчищен от снега. Так, слегка припорошило сверху, и все. С обеих сторон громоздятся безликие коробки бетонок-пятиэтажек, кое-где в окнах горит свет, но людей не видно. Ну и отлично! Шалить, уподобляясь кентам, мы не собирались (во всяком случае, я); одно неясно – что ж они все по домам сидят? Еще и восьми вечера нет, детское время…

Словно в ответ на эту мысль, в ближайшей подворотне мелькает тень. Застывает на миг, размазывается вдоль стены – и исчезает. Все-таки напугали кого-то!

Отворачиваюсь.

Иду дальше.

– Раз, два, три, четыре, пять… – уныло бубнит за нашими спинами из подворотни чей-то голос. Детский, не детский – не разберешь.

– Я иду искать! Иду искать!..

Нет, не телевизором единым жив человек. Вон, в прятки играют. Детвора, наверное.

– Иду искать! – голос прежний, тоскливый, но звучит он уже с другой стороны переулка, от мусорного бака.

Когда это он перебежать ухитрился? Или здесь эхо такое?