Отцеубийцы - Мария Вой Страница 63

Здар, Истинный Король!

– Здар, Латерф-Гессер!

Короли проезжали перед наскоро собранными рядами воинов, которые, надрывая похмельные глотки, выкрикивали приветствия. Баррикады, препятствия, ловушки, окопы и вагенбурги были приготовлены еще со дня взятия Лучин, и все же воинство Редриха, явившееся на горизонте, застало всех врасплох.

– Какой же уебок! – прошипел обычно сдержанный Петлич. – Он попрал законы богов! Только последняя свинья нападает на врага во время праздника!

– У этой войны больше нет правил, Иржи, – отозвался Хроуст. – Но он сам пожалеет о том, что их отменил. Он ответит за это нам, а не богам, так, как ему даже в кошмарах не снилось…

В нем бушевала ярость. Известие о приближении вражеской армии принесли рано утром, и Хроуст, проснувшись, обнаружил, что почти ослеп. О случившемся не сказали даже Латерфольту. Теперь Кирш – единственный посвященный в тайну, кроме Шарки, – безостановочно описывал Хроусту каждое движение армий, пока не прикрытый повязкой мутный глаз слепо вращался в глазнице.

Конечно, все утро, пока позволяла ситуация, Шарка держала руки над его лицом, но в ладонях больше не осталось синего пламени, а гетман этого не видел. «Что я наделала?» – думала она, всматриваясь в серую полосу на горизонте – огромное воинство, куда больше, чем тогда у Унберка. Как же они одолеют эту армию без Дара, без зрения Хроуста, с солдатами, которые еще ночью с трудом держались на ногах?

Рейнар и Латерфольт приблизились к Хроусту. Гетман еще мог различать силуэты, но Киршу приходилось подсказыватьт, кто именно перед ним. Глядя куда-то за спину Рейнара, Хроуст сказал:

– Пришло твое время, мой король. Призови своих людей и возьми то, что тебе причитается. До осени ты воссядешь на свой законный трон!

– Да, гетман. Мы послали гонцов Митровицам, – отозвался Рейнар. – Редриху сегодня придет конец.

Облаченный в доспех, невозмутимый, он держался в седле твердо и прямо. Латерфольт, напротив, выглядел угрюмым и тревожным. Сложно было понять по его лицу, о чем он думает, криво сидя в седле, словно пытаясь закрыться от блистающего в славе Рейнара. Когда тот ускакал прочь, Латерфольт подъехал к Шарке. Кирш усиленно что-то шептал Хроусту на ухо, внимательно наблюдая за каждым движением егермейстера, поэтому Латерфольт склонился к ней как можно ближе и прошептал:

– Умоляю, оставайся здесь, что бы ни случилось!

Она кивнула, ожидая, что он спросит о Даре, но Латерфольт молчал, прижавшись щекой к ее щеке. Неужели она просто выдумала, что он хотел забрать Дар себе? Этот страх в нее заронили слова Морры… Даже в минуту разлуки и печали Морра не изменила себе.

Не получив ответа, Латерфольт снова произнес:

– Обещай мне, любимая. Прошу. Обещаешь?

– Обещаю.

Получалось, что она снова, уже в который раз, оттолкнула своего защитника, купившись на чужую ложь… Мука перекосила лицо Шарки, и она отчаянно прижалась к Латерфольту, борясь с отзвуками вчерашних слов Хроуста. Все домыслы и страхи смешались в ее голове, постыдные и пугающие, словно в страшном сне. Правильно ли она поступила с Даром? Кого надо было все-таки слушать? Шарка то оглядывалась на Хроуста, командовавшего армией из-за слепой пелены, то прижимала руку к животу, то судорожно искала глазами Латерфольта, выстраивающего хиннов в боевой порядок. «Какая же ты дура! Сделала самую большую ошибку в своей жизни, которую теперь уже не исправить!» – ругала она себя, наблюдая, как приближаются серые полчища.

Битва началась словно бы случайно, совсем не как в Унберке, где войска пришли в движение с боем барабанов и Сироткиной Песней. А может, Шарка, погруженная в свои мысли, пропустила миг, когда хинны понеслись в обманный маневр, вопя что-то на своем языке. Барабаны грянули следом, не сразу попав в единый ритм; Сироткина Песнь раздалась откуда-то из резервных сил, но смолкла, когда со стороны противника донесся гром. Залп множества ружей и пушек разлетелся над полем, как рык неистового божества. Взвилась сизая пыль, и все снова утонуло в грязно-серых клубах дыма.

Скрипучий голос Кирша перебивали команды Хроуста, разъяренного слепотой и тем, что имена Латерфольта и Рейнара в рядах солдат звучали куда чаще, чем его собственное. Выхватив знаменитую палицу, морщась от боли, наезжая на пробегавших мимо воинов, но не видя этого, Хроуст и сам – дряхлый слепой старик – превратился на ее глазах в божество войны. Рядом с ним померк бы и Мадрош, тот из старых богов, что в былые времена носил рогатый шлем и принимал жертвы и воздаяния от мужчин. В гетмане не осталось ничего, кроме ярости, бросившей в пламя ненависти и жажды мести все, что у него когда-либо было.

Шарка не умела читать битву так же ясно, как Кирш, Петлич, Ройтер и остальные военачальники. Как она ни пыталась рассмотреть в дыму и пыли хоть что-то, кроме кричащих теней, как ни пыталась оценить, насколько близко подходят рыцари Редриха, встречая залпы Сироток, для нее все смешалось в бурлящей мгле. Раз за разом она ловила на себе недоуменные взгляды Сироток, ждавших, когда она вступит в бой и переломит ход битвы, как это происходило все эти месяцы.

Поймала она и нетерпеливый, сердитый взгляд Рейнара перед тем, как он бросился на поле. Хроуст что-то выкрикнул ему вслед, но король даже не повернул головы, лишь вскинул высоко над головой желтое знамя с крылатым псом. Шарка следила, как он пытается увязаться вслед за хиннами, пока и его не поглотила мгла. Судя по воплям Кирша, в планы Хроуста это не входило:

– Мерзавец понесся за Латерфом! Ян, если он там сдохнет, то Митровицы…

– Митровиц и так не видать, ты сам сказал! – взревел Хроуст, и до Шарки вдруг дошло, почему бой превратился в сумятицу.

Митровицы предали своего короля и не откликнулись на его зов.

Она заерзала в седле. Даже если она бросится туда, что она может без Дара? Пустая и слабая, она взывала к демонам и не чувствовала их. На месте Дара образовалась неприятная пустота, словно она пыталась пошевелить конечностью, которой давно лишилась.

– Может, к ним не добрались гонцы? Ян, что делать?! – срывал глотку Кирш. – Без Митровиц и кьенгара мы ничего не сможем!

– Выпускайте Хвала! – рыкнул Хроуст. – Пусть все видят, на что мы готовы! Мы никогда не отступим!

Он жестко ударил коня по бокам и поскакал вперед, чтобы его видели все.