Псы войны. Пробуждение Ареса - Грег Бир Страница 53

Мы спускаемся по спиральной лестнице и попадаем в комнату, из которой берут начало три туннеля, расходясь в разные стороны точно спицы в колесе. Лампочки не горят. Я делаю знак, чтобы ребята отошли к простенкам — посреди зала мы были бы отличными мишенями.

Но вокруг лишь безмолвие и темнота.

На поверхности ты все время слышишь завывания ветра — призрачно-тихие в ясную погоду и оглушительные во время песчаной бури, но тут, внизу, тишина нарушается лишь едва уловимым звуком нашего дыхания и шарканьем подошв по каменному полу…

Мы включаем фонари на шлемах. Все три туннеля усыпаны зеленой пылью, но только один хранит отпечатки чьих-то ног, в остальных двух зеленый покров не нарушен, не считая нескольких пятнышек и крапинок. Не стану даже ломать голову, откуда они взялись, и так мозги закипают.

Диджей чертит на полу карту. Подносит указательный палец к губам, точно собирается попробовать пыль на вкус, ловит на себе мой взгляд и объясняет:

— Пещера уходит вниз на шестнадцать уровней и заканчивается в районе великаньего пояса. Уровни соединены двадцатью одной шахтой. Большинство этажей было затоплено еще до ухода форов, но сейчас везде сухо. Вода сохранилась только в самом низу, там, где гидроэлектростанция.

Акерли сидит на корточках и разглядывает следы в пыли:

— Нельзя идти туда. Форы наверняка поджидают нас в засаде.

На лице Диджея появляется странное выражение.

— Этот туннель не ведет к воротам. Он начинается вот здесь, — Диджей тычет в середину карты и проводит несколько линий параллельно оси штольни, — и плавно спускается вниз до пересечения с кольцом. И где-то через полкруга соединяется с шахтами, ведущими к большой пещере. Мы сейчас в районе шеи…

— Чего-чего? — переспрашивает Бром.

— Эта скала напоминает плывущего великана, да, мастер-сержант?

Я киваю.

— И сейчас мы спустились в его шею, — продолжает Диджей.

— Ни хрена не понятно, — перебивает Акерли.

— А ты включи фантазию, хоть раз в жизни, — советует Бром.

Акерли морщит лоб.

— А как он плывет? На спине или кролем?

— Над водой только макушка, предплечья и часть шеи, — объясняет Дидждей, — так что на спине, наверное. Одну руку он выбросил вперед — тут северные ворота, а вторую откинул назад — там южные. Да, на спине.

— Черт, и правда как будто рука: локоть оттопырен, а ладонь под водой. Тогда вопрос: а что внизу, в животе?

— Большая пещера. На карте она обозначена как Церковь.

— Церковь — здесь? Какого хрена?

— У форов спроси. Она где-то в желудке.

— А мы не сбились с пути? — спрашиваю я. — Посмотри на пол, тут сто лет никого не было. Не знаю, откуда взялись следы, может, щебенка с потолка обвалилась или еще что, но это явно не отпечатки человеческих ног.

Диджей принимает аргумент, но стоит на своем:

— Провалиться мне на месте, если этот туннель не ведет к воротам.

— На той карте, что ты видел наверху, коридоры были выделены синим и красным? — спрашиваю я.

— Да. Чем глубже, тем меньше синего. А вокруг Церкви вообще красным-красно.

— В желудке, значит, — уточняет Бром.

— Марсианские кишки, — вздыхает Акерли. — Все, приехали. Ребята, мы увязли в дерьме по самые гланды.

— Тил приняла разноцветные пометки за доказательство того, что раскопки не прекращались даже после закрытия штольни, — говорю я.

— Какая-такая Тил? — интересуется Бром.

— Фермерская женушка, которая вытащила нас из дерьма, — объясняет Диджей.

Через миг до него доходит:

— Работы продолжались под водой? Кто ж на такое способен? Или что?

Бром и Акерли глядят на нас с недоумением. Этот разговор за гранью их понимания.

— Пойдем к восточным воротам, — распоряжаюсь я. — Первым делом надо понять, как форы пробрались в штольню и насколько хорошо верхние этажи защищены от антагов.

Диджей пожимает плечами и уверенно сворачивает в коридор, который, как он думает — или знает — ведет прямиком в восточный гараж.

— Эти туннели очень старые, — бросает он через плечо.

Как ни странно, шарканье ног не заглушает его слова — у Диджея от природы довольно высокий и пронзительный голос.

— С чего ты так решил? — удивляется Бром.

— Посмотри на выемки в стенах. Когда я бегал туда-сюда между воротами, то понял, что некоторые коридоры появились тут задолго до форов.

— Это ж за сколько?

Лицо Диджея выражает странное ликование.

— За миллионы лет. Взгляните на края желобов, — провозглашает он, хлопая перчаткой по стене, — они стерты. Потому что хобо, подземная река, отполировала их. На такое уйдет не один миллион лет, верно? Особенно учитывая, что вода бывает здесь не постоянно — то поднимется, то отступит.

Диджей машет рукой вправо, и по его команде мы сворачиваем в боковой туннель.

— Этот вырыт позднее. Края еще острые.

Не знаю, что и думать. Выемки на стенах действительно отличаются друг от друга. Но ведь форы могли использовать разные машины, разную технику…

— Голова и шея и плечи, — бурчит Бром, — под ними живот. А под животом что? На какую глубину этот засранец ушел в землю?

— Километров на двадцать-тридцать, если верить картам, — отзывается Диджей.

«Он не потрудился сообщить об этом раньше», — отмечаю я.

— Эта пещера… что, черт возьми, она из себя представляет? — спрашивает Акерли.

— Шоколадный батончик, — говорю я, — боженька уронил его здесь, потому что очень спешил на Землю. А в серединке сладкая нуга.

На несколько секунд Акерли впадает в ступор.

— Правда? — спрашивает он наконец.

Святая простота. Ну как такое можно не любить?

Туннель поворачивает, идет в гору, и через пару минут перед нами открывается восточный гараж. Лампочки не горят, фонари на наших шлемах одиноко мерцают в холодном и свежем воздухе. Наши ботинки оставляют первые отпечатки на пыльном полу.

Мы обходим пещеру. Ни багги, ни автобусов, ни других машин. Я освещаю дверь шлюза фонариком и осматриваю ее сверху донизу. Размерами она не уступает южным воротам. Дверь заварена, заколочена балками крест-накрест и вдобавок завалена кучей булыжников — скорее всего, пустой породой.

Нога человека не ступала сюда уже много лет.

Акерли чихает и ковыряется в носу. Потом рассматривает свой зеленый палец.

— Эта хрень — не марсианская пыль, — заключает он, вытирая руку о гермоскаф. — Но забивается повсюду, даже в легкие. Что это?