Граждане Рима - София Мак-Дугалл Страница 51

Марк пригляделся: это оказалась вязаная шапочка из темной, синеватой шерсти.

Еще Уна купила хлеба и фруктов, и они начали есть почти в полном молчании, не считая того, что Сулиен — казалось, он просто не может сдержаться — время от времени заводил какую-нибудь веселую беседу, но слова оказывались хрупкими, и разговор быстро смолкал.

Какая-то часть сознания Марка, по обыкновению наблюдавшая все бесстрастно и со стороны, шепнула: «Давай, поговори с ними, расспроси, откуда они, тебе же еще долго с ними мыкаться».

Но, глядя на говорливого паренька и его враждебно насупленную сестру, он был не в силах вымолвить ни слова. Тоска по Риму, по всему, что начало блекнуть и исчезать шесть недель назад со смертью родителей, казалось, превратилась в настоящую опухоль, даже пока он спал, совсем как разукрашенная синяком щека. Никогда прежде она не была такой сильной и физически ощутимой, — как холодный сгусток тумана, который, проникнув в легкие, нагоняет волны озноба, рассредоточивая остатки внимания.

Но дело было не только в этом. Марку действительно не хотелось связываться с этими двумя. Конечно, они не были похожи на льстивых дворцовых рабов, но, зная, кто они, думая о том, каким он должен им казаться, Марк чувствовал то же смущение и неприятную виноватую нервозность. В данный момент он ничего не мог для них сделать. А если он начнет копаться в том, что привело их сюда, что сделал этот паренек и почему, то что дальше, что еще он может им сказать? Особое затруднение представляла девушка, казалось, она уже втихомолку проклинает его за что-то, и если, а иначе и быть не могло, за то, что он свободен, богат и принадлежит к семье Новиев, то что он с этим-то мог поделать? Отныне он будет зависеть от их денег. Это было унизительно. Он хотел отмены рабства. Он не хотел этого постоянного, олицетворенного упрека.

И все же надо было что-то придумать, поэтому после долгой паузы Марк сказал:

— У меня была карта, но ее украли вместе с рюкзаком. Мне… то есть нам придется достать новую в ближайшем городе.

— Хорошо, я куплю, — сказала Уна. — Только не в Толосе.

— Спасибо, — ответил Марк. Он слегка покраснел, не почувствовав этого. — Но тогда нам придется добираться до ближайшего города без нее. Вы хорошо знаете Толосу?

— Мы здесь всего неделю, — ответил Сулиен.

— Ладно, до него идет дорога. По-моему, вдоль реки. Так что карта нам не понадобится.

— Слушай, — произнесла Уна, наклоняясь вперед и громче, чем обычно, — я имела в виду, что куплю карту не только потому, что это наши деньги. Даже если бы у тебя и были свои, ты не смог бы ими пользоваться. Ты не должен ни с кем заговаривать, по крайней мере не сейчас. Не думаю, что нам следует идти по большим дорогам и заходить в города. Считаю, что нам следует передвигаться только в темноте. Никто не должен видеть тебя. Или Сулиена.

Это поразило Марка.

— Ты хочешь пробираться в темноте? Лесными тропинками? — спросил он.

— Нет, не хочу ни того, ни другого, — ответила Уна. — Но если мы собираемся докуда-то добраться, это единственный способ.

— Но тогда мы будем постоянно сбиваться с пути. Ты не представляешь, как это далеко. На это уйдет целая вечность. Я уже должен был быть там… столько пришлось отшагать.

— Мы не можем позволить себе ничего иного, — сказала Уна.

— Да, — сказал Марк, с сожалением думая о вещах, которые украл Петр, — но я добрался на товарном поезде до самого Немауса.

— Нет, — спокойно повторила Уна. — Я категорически против. Если мы пойдем пешком и кто-нибудь нас заметит, можно, по крайней мере, убежать.

— Но тогда у них будет больше времени нас поймать, — возразил Марк. Он почувствовал легкое недоверие, хотя в словах Уны, несомненно, была своя правота.

— Если мы пойдем открыто, у всех на виду, им совсем не понадобится времени.

— Но мне удалось забраться в такую даль. — Марк больше не скрывал своего раздражения. — Ты узнала меня только потому… — Он умолк, не зная, как ей это удалось.

— Но стражники знают, как ты теперь выглядишь, — сказала Уна. — Я рассказала им.

Марк похолодел и не смог вымолвить ни слова. Девушка произнесла это легко и спокойно, уведомительным тоном и, широко раскрыв глаза, с видом человека, убежденного в своей правоте, немного похожая на прежнюю Сибиллину, смотрела на Марка, явно заинтересованная тем, как он это воспримет.

На самом деле Уна напряглась, испуганная тем, что натворила, но все так же расчетливо: это была первая схватка, и она не собиралась проигрывать. Правда ей хотелось закончить поскорее.

Сулиен видел, как они, сверкая глазами, смотрят друг на друга, незримое столкновение явно продолжалось.

— Слушай, — быстро сказал он Марку, — конечно, мы хотели всего, о чем говорили, но тогда мы думали, что тебе лучше вернуться домой. Все было за это.

Марк знал, что это правда. И даже в противном случае, даже если бы у него было право проклинать их, знал, что ссориться с ними не в его интересах. Он был в ярости, но ни сделать, ни сказать ничего не мог. Он отвел глаза, опустил их, словно разглядывая свои руки.

— Знаю, — сказал он дрожащим от напряжения голосом. — Ладно, хватит на этом.

Бессмысленные слова, с горечью подумал он.

— Главное, чего ты хочешь, это оказаться в безопасности, — сказала Уна не терпящим возражений тоном. — Поэтому не важно, насколько это далеко или как долго туда добираться. Пока ты жив, будешь делать все, что от тебя требуется. Так что нет смысла совершать глупости.

— Это не глупости, я же не знал, что вы наделали, — оборвал ее Марк, чувствуя захлестнувшую его волну непонятного гнева. Только некоторое время спустя до него дошло, что никогда до этого никто из его ровесников — и уж тем более какая-то девчонка — не называл его глупцом.

— На этот раз стражники могут нам и не поверить, — устало, примиряюще сказал Сулиен. — Ты все еще можешь быть в Кесарее Инкорум, в Томисе или где-нибудь еще.

— Вряд ли, — пробормотал Марк.

— Нет, точно, — согласилась девушка, на сей раз вполне мирно: было очевидно, что она победила.

— Так или иначе, дольше оставаться здесь нельзя, — сказал Сулиен. — Придут люди.

Прежде чем уйти, Марк, так же как и Уна, на минутку задержался прочитать надпись на надгробии Элия:

«Я всегда буду лежать рядом с тобой, и как в жизни дом наш служил нам прибежищем, так и это надгробие упокоит наши кости».

Он подумал о родителях, провощенных и совершенных, все так же покоящихся в крипте за пределами Рима. Он понял, что у него почти не было времени поверить, что их действительно убили, что можно проклинать за это кого-то вполне реального, и даже сейчас он слишком занят, чтобы скучать по ним — по ним обоим, — испытывать острые приступы тоски, способной вызвать справедливый гнев. И шофера, подумал он, беднягу шофера они тоже убили.