Тайна генерала Каппеля - Герман Романов Страница 5

Подполковник помрачнел – это была уже его оплошность, нужно было осведомиться заранее, какого типа имеется в училище пушка. Но делать было нечего, приходилось рисковать.

– Командуйте, господин полковник, наводите по зданию, как только подадут сигнал, – и, тяжело вздохнув, добавил: – При стрельбе я буду стоять рядом с вами у орудия…

Глазково, предместье Иркутска,

командующий Чехословацким корпусом

генерал-майор Сыровы

Призывно гудели паровозы, испуская клубы белого дыма, длинными лентами запрудили большую станцию сотни тяжелогруженных разным имуществом теплушек и платформ. Над обшарпанными, но все еще разноцветными пассажирскими вагонами поднимались в небо многочисленные дымки растопленных печек и титанов. Несмотря на раннее утро, жизнь бурлила, била ключом – между эшелонами и красивым зданием вокзала, хотя и посеревшим от военного лихолетья, бегали люди, главным образом военные, в длинных серо-зеленых шинелях, хотя попадались и гражданские. На входном семафоре хищно ощетинился орудийными башнями бронепоезд, окрашенный в белый маскировочный цвет.

Восходящее солнце отблескивало брызгами на ледяном покрывале замерзшей красавицы Ангары, играло на граненых штыках суровых часовых, которые редкой цепочкой были вытянуты вдоль эшелонов из синих первоклассных вагонов. На их дверях колыхалось на ветру разноцветье флагов – чешских, французских, английских, северо-американских и японских. Вот только самого главнокомандующего союзными войсками в Сибири дивизионного генерала Жанена в Иркутске уже не было, он спешно отъехал в Забайкалье. Сейчас всеми делами заправлял сам командующий Чехословацким корпусом генерал-майор Ян Сыровы.

Поездов иностранных миссий тоже не стояло – послы спешно выехали из Иркутска. Именно дипломаты этих держав определяли всю политику своих государств при непризнанном де-юре правительстве адмирала Колчака и две недели тому назад сдали Верховного правителя России эсеровскому Политцентру. Понятное дело, что после такого предательства находиться здесь было нежелательно, и они поторопились отбыть в далекое Приморье, чтобы и там вершить судьбу остатков белой государственности – требование «великой, единой и неделимой России» западные демократии не устраивало по определению.

Также на станции можно было разглядеть висящие на немногих вагонах итальянские, румынские, сербские и польские флаги. Но то лишь экзотика на бескрайних сибирских просторах, и реальной силы за последними флагами уже не имелось. Особенно за последними двумя – польская дивизия и сербский полк, оставленные на прикрытие отходящих чехов, уже исполнили роль обреченной на заклание жертвы. Теперь на очереди были румыны и итальянцы. А эти несколько вагонов, неподвижно стоящие на станции, суть немногие счастливцы, как-то успевшие проскочить заблаговременно, но тут и застрявшие. И стоять им здесь до морковкиного заговения, как говорят русские. Пока рак на горе не свистнет или не пройдет мимо них последний чешский эшелон. А флаги пусть висят – тут одни голые амбиции, без реальной силы – мы, мол, тоже есть и такие же великие державы…

В одном из многочисленных вагонов, под флагом недавно появившегося (едва один год прошел) чехословацкого государства, было очень тепло от натопленного титана, а раздвинутые цветные занавески на оттаявших окнах давали возможность потушить изрядно коптившие на крючьях керосиновые лампы и пользоваться естественным светом.

Это был вагон-салон командующего Чехословацким корпусом в Сибири, бывшего поручика австро-венгерской армии, волею судьбы вознесенного в генералы, Яна Сыровы. Роскошный «пульман» наскоро переоборудовали в штабной, имелось все необходимое – спальное купе, кабинет, купе для адъютантов и вестовых, маленькая кухня, туалеты и большой салон – в нем сейчас собрались пятеро: трое в военной форме и двое в штатском.

Именно эти люди сейчас вершили жизнь корпуса, а заодно влияли на дальнейшую судьбу обезумевших в междоусобице сибиряков. Здесь, в Иркутске, они значили больше, чем пыжившиеся от собственной значимости большевики из ВРК, считавшие себя победителями. Но только последние хорошо знали реальное положение дел, а потому дрожали от одной мысли, что чехи выступят супротив них и разгонят к чертовой матери. А командующий союзными войсками французский генерал Жанен давным-давно ничего не решал, полностью озвучивая, как говорящий попугай, рекомендации своих славянских подчиненных. Потому что за ними в Прибайкалье стояла реальная сила – 20 тысяч штыков двух чехословацких дивизий.

Приказ президента Масарика был краток, понятен и жесток – вывезти все эшелоны с награбленным русским добром, ибо в нем отчаянно нуждалась молодая Чехословацкая республика. В экспедиционном корпусе на сорок тысяч человек, включая детей и жен легионеров, приходилось двадцать тысяч вагонов, по одному на двоих.

И как, скажите на милость, пропихнуть длинную ленту составов, которая и так еле ползла на восток и напоминала питона, обожравшегося дармовыми кроликами?

А так – чехи блокировали железную дорогу своими эшелонами, не пропуская вперед не только ни одного русского поезда с беженцами, но даже санитарные вагоны своих союзников, которые слезно о том упрашивали, обещая держаться в арьергарде изо всех сил, отбивая атаки красных. И не только не пропускали, но под угрозой оружия отбирали паровозы, обрекая едущих на мучительную смерть от холода или нахлынувших со всех сторон партизан. Единственное исключение было сделано для литерных поездов Верховного правителя. И то потому, что там везли вожделенное золото, очень много золота, слишком лакомую добычу, чтобы не урвать ее для своей страны. Ну и для себя, конечно, положить дольку малую тяжеловесных русских империалов, ведь не зря же почти два года в Сибири сражались.

Командование корпусом сделало все, чтобы обрушить белую государственность, инспирировав перевороты в Красноярске и Иркутске, решительно ставя на эсеров, либералов и земцев, тех, кого называли «демократической общественностью». Но эти болтуны оказались калифами на час, реальной силой не обладали, бездарно потеряв время в бесконечных разговорах о спасении России и в попытках договориться с большевиками о коалиционном правительстве и «буферном» государстве.

А вот последние предстали людьми дела, твердо знающими, чего хотят. Окрепнув за спиною Политцентра и дождавшись скорого прихода партизан, они живо показали, на кого куры записаны. Уже 23 января большевики взяли власть в свои руки, отодвинув в сторону эсеровских говорунов из Политцентра, что считали себя победителями, совершившими переворот, отправивший в небытие обанкротившееся белое правительство.

И тем горше было потрясение от позиции большевиков по отношению к их главному союзнику. Те просто и без затей, позабавившись три недели игрой в «демократию», создали Военно-революционный комитет. И крепко взяли интервентов за глотку – угроза прекратить снабжать черемховским углем многочисленные эшелоны корпуса или взорвать мосты на перегонах оказалась действенной, пусть у красных в Иркутске пока не имелось силы, способной противостоять легионерам в открытом бою.

Чехи пошли на мировую, согласившись передать вагоны с золотым запасом рухнувшей Российской империи в дополнение к выданному еще ранее Политцентру бывшему Верховному правителю адмиралу Колчаку. «Золотой эшелон» отогнали на запасные пути и взяли под усиленную охрану, но уже смешанную – из большевиков и легионеров. ВРК ведь тоже нужны были гарантии от обмана, ведь золото имеет притягательную власть над нестойкими к соблазну человеческими душами!