Необходимые монстры - Ричард Кирк Страница 5

Центральный зал Музея естественной истории величиной не уступал самолётному ангару. Даже подвешенному скелету полярного кита, казалось, не доставало размера, чтобы подчинить себе всё пространство. Напротив входа на мраморном полу располагалась стойка обслуживания посетителей. Настенные росписи, искрясь цветением, окружали проходы на парадную лестницу, ведшую на галереи с выставленными коллекциями. В этот час народу вокруг было немного. Группа служителей Музея шёпотом переговаривалась за стойкой. Посетители расхаживали по залу или сидели в креслах, обмахиваясь выставочными каталогами. Никто не обращал на Моха внимания, когда он задержался у колонны, чтобы справиться с волнением.

Уверенный, что его кража не будет обнаружена, Мох решил подождать, пока погода прояснится. Прибыв в Музей час назад, он всего на какие-то мгновения опередил дождь, и теперь у него была практическая причина – и даже обязанность – не мокнуть под струями с небес. Рисковать тем, что книга намокнет, он не мог. Побывав в туалете, где Мох обернул книгу в ткань и переложил её в сумку с наплечным ремнём, он решил убить время и наведаться к литографиям жуков.

Зал специальных коллекций Общества колеоптерологов, или зал жуков, находился в самой глубине здания. Мох повернул влево и пошёл вдоль стены под вереницей портретов. У основания лестницы он заметил карту мира, прикреплённую на доске объявлений. Надпись приглашала посетителей воткнуть булавку в место своего рождения.

Он поискал места, куда жизнь забрасывала его до сих пор. Гнетущее получилось занятие. Начать с того, что он никогда не покидал континент Ирридия. Мох взял с тарелочки под картой латунную булавку и воткнул её в Ступени-Сити, линяющий синяк на северо-восточном побережье континента. На сантиметр севернее палец его упёрся в Трубный институт, где он, молодой двадцатидвухлетний человек, будучи доцентом, преподавал литературу. В двух сантиметрах над институтом и чуть-чуть левее находилась брикскольдская тюрьма, куда после краткой преподавательской карьеры он был заключён и откуда через двенадцать лет сумел вырваться на волю.

Мох отступил, огорчаясь, что, возможно, за всю свою жизнь увидит лишь крохотную часть мира. Будучи беглым, он обитал в иного рода тюрьме, стены которой складывались из отсутствия официальных печатей, документов и паспортов. Положение и впрямь гнетущее; только день придёт, и он вырвется на свободу так же, как вырвался на волю из брикскольдской тюрьмы.

Он взбирался по лестнице, вновь обдумывая порядком обветшалый план убраться из этого города навсегда, скажем, в трюме грузового судна. Это позволило бы начать всё сызнова на другом континенте, где никто бы его не разыскивал и где старые воспоминания оказались бы похоронены под новыми свершениями. Друг Моха, Радужник, наловчился путешествовать тайком. Радужник перенёс опасности и лишения, которые человека послабее прикончили бы, такие, какие Моху страстно хотелось испытать на себе. Наконец Мох добрался до дверей зала жуков и обнаружил, что те закрыты.

Положив свою сумку на пол, он принялся дёргать дверные ручки, хотя вполне видел в окошко, что зал пуст. Единственным источником света был эллипс, отбрасываемый настольной лампой. Мох расстроился. Мальчиком он с увлечением собирал златок, жуков-древоточцев, будто отлитых из металла. С литографиями придется подождать. Поворачиваясь, чтобы уйти, он столкнулся с молодой женщиной в пальто цвета ржавчины. Та обошла его, склонив голову, что-то бормоча. Та самая женщина, что отвлекла господина Крачку. Поражённый, Мох смотрел ей вслед, пока она не сошла с лестницы. Покачав головой, он пустился обратно той же дорогой, только теперь поступь выдавала в нём большую задумчивость. Войдя в центральный зал, он сообразил, что не несёт сумку. И понял, что произошло. Женщина была воровкой. Столкнулась она с ним, чтобы отвлечь внимание. Повернулась к нему спиной, и это помогло скрыть его же сумку. Воровка в миг единый утащила книгу, для кражи которой ему потребовались недели планирования и подготовки. Он помчался обратно вверх по ступеням, чтобы своими глазами убедиться в том, о чём предчувствие его уже уведомило.

«Думай, думай», – повторял он, в холодном поту расхаживая у дверей зала жуков. Неужели она сразу же ушла из Музея? Наверняка опасалась быть замеченной и изобличённой. Если только не видела, как Мох совершил кражу: в таком случае знала бы, что он никогда не пойдёт на риск прилюдно обличать её. Скорее всего, едва убедившись, что в сумке нет ничего явно ценного, женщина выбросила её. На взгляд необразованный (а Моху приходилось надеяться, что воровка действовала наудачу), украденная книга ничего примечательного собой не представляла. Избавившись от сумки, женщина вполне могла остаться попытать удачи среди предвечерней толпы, уже повалившей в Музей. Мох понимал: такая вероятность – его единственная надежда. Если она подтвердится, тогда нужно отыскать брошенную сумку до того, как её принесут к столу находок или обнаружит кто-то из музейных сотрудников.

Час спустя он стоял, выжидая, в музейном зале времени, стараясь никак не выделяться из толпы. Он прошёлся по галереям коллекций, заглядывая в урны и под сиденья. И при этом внимательно выглядывал воровку. Мох никак не мог избавиться от ощущения, что та только-только покидала залы, куда он входил, что они вдвоём играли в какую-то свою игру посреди ничего не замечавшей толпы. Убедившись, что женщина не бросила сумку ни в каком из подходящих для этого мест (было начало рабочего дня, и урны заполнены мало), Мох сообразил, что для него, возможно, будет лучше оставаться на одном месте, чтобы отыскать воровку. Нужен был предлог, и он купил в сувенирном ларьке небольшой блокнот и ручку. Потом поднялся на место перед смонтированным скелетом птерозавра, откуда хорошо был виден весь зал.

День был уже в разгаре. Он начинал думать, что женщина всё же убежала. Зал гудел голосами, воздух сделался липким от сырости намокшей под дождём одежды. Рисуя, Мох оставался настороже. Рисовальщиком он был неважным, но то была простая и убедительная роль: натуралист-любитель, у кого больше энтузиазма, нежели таланта. Она делала его невидимкой. Подтверждением (если оно требовалось) служили многочисленные толчки от толпы, напиравшей на бархатные канаты, которые ограждали экспонаты. Мох трижды набросал один и тот же скелет, оглядывая толпу всякий раз, как поднимал взгляд. И вот она появилась – так неожиданно, что сердце ёкнуло, когда он её узнал.

«Вот ты где», – заметил он про себя. По откровенному взгляду женщины было понятно, что она увидела его первой. Наверное, всё время знала о его местонахождении и лишь сейчас – по каким-то своим соображениям – открылась. Он оставался недвижим, встретившись с ней взглядом через барьер из скреплённых костей. Она пробралась назад через толчею – и пропала. Мох сделал вид, будто вернулся к рисованию. Сомнений не было: она ещё покажется. Рисуя, он хмурился, втягивал щёки. Поднял взгляд, всматриваясь в медленно перемещавшуюся толпу посетителей. Среди них её не было. Он закрыл блокнот, заложив ручкой страницу, и отправил его в карман пальто. Кто-то толкнул его сзади в плечо. Мох глубоко вздохнул, прежде чем повернуться и увидеть её, стоявшую в нескольких шагах. Лямка его сумки была закручена вокруг её руки.

– Погодите, – сказал он. – Давайте-ка кое в чём разберёмся.