Восемнадцать капсул красного цвета - Владимир Корн Страница 5

– Атас, а что это у тебя погоняло такое стремное? – лениво поинтересовался Денис Войтов. – Поди за твою шугливость? Кайся, пацаны твою натуру сразу просекли.

В печке весело трещали дрова, в доме было тепло, даже жарко, а на улице шел сильный дождь. Кирилл Лажев насупленно взглянул на него из-под кустистых бровей:

– Нормальная у меня бурка [8]была, стоящая, и сам я почти в авторитете считался. А это… Твари тогда стаей из оврага вынырнули и к нам. Ну я и заорал: «Атас!» С тех пор и прилепилось. Только не в тему базар ты развел, Дёня. Спи, пока возможность есть. Сколько раз можно повторять – не при делах.

– Может, и про то поклеп, как ты старушку в Мотыгино с топором грабить приходил? Тоже мне, Раскольников.

– Да не хотел я ее грабить, и даже пугать не хотел. Что пьяный был вдрабадан, это точно. Ну а участковый всю эту бодягу так развел, что загремел Киря на третью ходку.

Денис уже открыл рот сказать непременно что-то язвительное, когда в дом вошел Глеб. Он взглянул на насупленного Лажева, затем повернулся к Войтову:

– Денис, больше повторять не буду. Прибудем на место, хоть на ножах выходите. Ясно?

Тот кивнул.

– А я бы вышел, гаденыш, – зло прошептал Лажев. – Расписал бы, как Рублев Богородицу.

– Глеб, долго мы здесь пробудем?

– Завтра с утра дальше отправимся, Полина, к утру должно распогодиться. Отдыхай, сил набирайся, дорога будет трудной.

– Да я и так уже на полжизни вперед выспалась.

«Все мы выспались, – подумал Глеб. – Бывает же так: с одной стороны, такая погода нам в радость должна быть. Твари свой нюх потеряли. Ну а с другой… Болота вспухли, скользко, сыро, подумаешь – и вздрогнешь. По лесу пойдем – еще ничего. Но дальше поля начнутся, и пусть на них пять лет уже ничего не сеют, но дорога предстоит еще та».

Дом, довольно просторный, не был разделен перегородками. Печь, двухъярусные нары, числом четыре, посередине стол, умывальник в углу, и все.

Когда-то, скрываясь, Лажев оборудовал чердак таким образом, чтобы с него можно было отстреливаться на все стороны, вырезав несколько бойниц, ловко замаскированных в крытой рубероидом кровле. Заодно сделал и люк в потолке.

– Живым бы я ментам ни за что не дался, – делился он. – Или последний патрон себе, или в трясину прыгнул бы, куда Семен транзистор выбросил. – Затем, помолчав, добавил: – Кто же мог знать, что все мои войны детскими шуточками сейчас покажутся?

Дом, поставленный на островке посреди Тимошкинских болот, когда-то прикрывал лес. Затем болото раздалось вширь, деревья сгнили на корню, и теперь избу можно было разглядеть издалека. Но как временное убежище лучше и желать не следовало, тем более в такую сырую погоду. Люди большими отрядами сейчас не шастают. Ну а твари… Не такие уж они и неуязвимые, как поначалу о них думали. Правда, сам Чужинов после первой же встречи с ними только усмехался, когда слышал рассказы об их неуязвимости. С той поры он уже и со счета сбился.

– Глеб, а ты служил?

Тот кивнул: служил. Но не дослужил. Думал вообще всю свою жизнь с армией связать, не задалось.

– Я так и поняла: Викентьев о тебе очень уважительно отзывался.

«Еще бы ему не отозваться: сутки его на себе по зеленке пер. К тому же автомат тогда еще капитана Викентьева и свой ПКМ [9]. Думал, сдохну, настолько тяжело было».

Глеб уселся за стол и налил в алюминиевую кружку остывшего чая.

Полина заняла дальние от входа нары, оттуда ее голос и раздавался. Вернее, сам Глеб, осмотрев помещение, именно на них девушке и показал. Последнее место, куда твари, если им суждено в дом ворваться, доберутся. Да и люк на чердак рядом, на всякий случай открытый, хоть и сквозит. Скучно девочке, выспалась, теперь разговорами себя развлекает. Наверстывает все то время, что молчать приходилось, для женщины это трудно.

– А потом что делал? Учился?

Глеб кивнул снова: учился. Но не доучился.

– А уже затем?

Уже затем все и началось, когда для всех сразу жизнь прахом пошла.

– А правду говорят, что у тварей кровь ядовитая? Что если она внутрь человека попадет, то он непременно умрет?

– То, что ядовитая, правда. Насчет остального – как повезет.

Ему не повезло. Умрет он ровно через шестнадцать дней, когда закончатся капсулы. Или чуть позже. Как там красноармеец Сухов говорил: лучше помучиться, чтобы жизнь хорошенько запомнить? И Чужинов невесело усмехнулся.

– Глеб, мне рассказывали, что ты их очень много убил.

– Много, Полина, много. У Семена с Денисом их тоже немало на счету. Так что не волнуйся, все будет хорошо.

Первую убитую тварь Глеб Чужинов помнил так, как будто произошло все только вчера. Он гостил у Егорыча – егеря Федора Егоровича Филатова. Вырвался с работы посреди лета, несмотря ни на что, на две недели, так по рыбалке соскучился. Вероятно, именно это Глеба и спасло, ведь находись он в то время в городе… Хотя самому Филатову не помогло.

Филатов Федор Егорович жил при охотничьей усадьбе постоянно, лишь изредка, раз-другой в месяц, наведываясь к семье. Он даже хозяйство здесь держал: козу, с десяток кур да кудлатого пса Мирона, такого же старого, как и он сам. Усадьба пустовала, это ближе к осени народу здесь прибывало – не протолкнись, все-таки элитные охотничьи угодья.

В тот день у Егорыча серьезно прихватило спину непонятно с чего: и жара стояла, и ничего тяжелого он не поднимал. Дед передвигался, согнувшись пополам, изредка виновато поглядывая на Глеба. Сам же и пригласил, обещая пару клевых мест показать, – и на́ тебе, такая незадача. Чтобы не маяться от безделья, Глеб решил помочь егерю по хозяйству.

Лужок выглядел небольшим, с виду на пару часов работы. Но косарь из Глеба был еще тот, и потому в первый день управиться ему не удалось. На другой с утра все и случилось. Мышцы от бесконечного махания косой накануне болели, и тут не помогли даже регулярные занятия в тренажерном зале. Глеб уже проклял, что взялся за это дело, пожалев, что не вызвался рубить дрова. Там и навыков нужно меньше, да и такое нехитрое занятие развивает удар.