Последний переход - Всеволод Глуховцев Страница 46

Некоторое время все пятеро молча стояли и смотрели. Здесь, на вершине, дул легкий ветерок, приятно овевал разгоряченные лица.

Беркутов кашлянул.

– Вот там, видите… – заговорил он странно измененным голосом… поморщился, откашлялся громогласно и заговорил нормально: – Вот, видите, слева бараки?..

Мог бы не спрашивать. Все не слепые, все видели заброшенные угрюмые строения из давным-давно некрашенных, потемневших досок. У одного из них посередине провалилась крыша.

– Это казармы, – пояснил лесник. – Те две – солдатские, ближняя к нам – офицерская… то есть для офицеров и прапорщиков. А у небожителей наших, – он усмехнулся, – командира, замполита, особиста… еще кое-кого… у них жилища были прямо при штабе, только вход с торца. Вон там, за соснами, его отсюда не видать.

– А где сама шахта… в смысле, пусковая установка? – спросил Павел.

– Там же в лесу. Чуть подальше. Люк шахты прямо на склоне, вон там.

Беркутов указал примерное направление.

– Ага… – прищурясь, протянул Пашка. – Ну что, пошли?

– Пойдем, – сказал Егор. – Юра пусть идет впереди.

– Юра, первым пойдешь.

– Юра пойдет, – чирикнул Юра.

– Молоток, – одобрил Павел. – Давай!

Он явно подобрел к дурачку.

– Только надо потихоньку, – заявил Юра вдруг.

– Как это? – Егор нахмурился.

– Тихонько, – пояснил Юра. – Ходить, смотреть. Там плохо, беда.

Искатели переглянулись. Пашка присвистнул:

– Та-ак… Ну-ка, Долгорукий, поподробнее.

Ну, ясное дело, что ничего подробней Юра не выразил. Кроме того, что «там плохо, беда», от него ничего не добились.

– Сергей Аристархович, – вежливо попросил Аркадий. – Вы понимаете, что это значит?

– Честно говоря, нет, – сознался Беркутов. – Почему именно там – беда? Не буду хвалиться, но все-таки кое-что в окрестностях я знаю. И где здесь какая-то особенная беда?.. Нет, право, не могу сказать.

Вновь приступили к Юре с расспросами. Пытали-пытали его, и с тем же успехом, то есть с нулевым. Юра вообще, похоже, был погружен в некий свой собственный, одному ему доступный мир; а на мир внешний реагировал лишь по обязанности, как служащий на нелюбимую работу. Основная же часть его существа с наивным любопытством взирала в таинственную глубь – и что там видела?.. Один Бог ведает. Юра говорил, на вопросы отвечал односложно, но в глазах его невидимо, неуловимо, как далёкие облака, плыли видения – видения, видения, видения, странные, грозовые, ясные, призрачные…

И четверо мужчин отступились от паренька, поняв, что вряд ли они еще что-то узнают для себя. Коротко перебросились двумя-тремя словами – и все в том же порядке двинулись вниз.

Но теперь все они насторожились – кроме Юры. разумеется. Шаг их сделался пружинист, руки и плечи казались напряженными. Под гору шли быстрей, но ходу оказалось больше, чем это виделось сверху: когда спустились, расстояние стало вытягиваться, и к полуобвалившимся столбам, на которых висели обрывки заржавевшей колючей проволоки, подошли не раньше чем через полчаса.

На одном столбе косо висел облезлый жестяной плакат со зловеще оскаленным черным черепом: «Стой! Часовой стреляет без предупреждения!»

Пашка смотрел на открывшийся ему вид грустным взглядом. Аркадий заметил, улыбнулся.

– Ностальгия?

– Знакомо. – Забелин вздохнул. – Я одно время в Сибири служил, в Саянах – очень похоже. Сопки тоже, тайга…

– И такие вот Роджеры? – Егор ткнул пальцем в жестянку.

– Ну а куда же без них, – еще раз вздохнул Павел.

Княженцев огляделся, какое-то беспокойство поселилось в нем. Все тихо было кругом, но в тишине-то и таилось что-то неясное, заставлявшее Егора озираться… Он взглянул на Юру. Тот стоял столбиком, точно задумался. Руки вытянуты по швам, голова наклонена, взор уперт в землю. Торчащие уши просвечены солнцем, нежно-розовые.

Забелин крякнул, шмыгнул носом и тем закончил лирическое отступление.

– Ну, куда идем? – повернулся к Беркутову.

– В дальний барак. – Лесник показал взглядом. – Там под полом.

– Слушайте, – на лице Аркадия выразилось непонимание. – А как это, собственно?.. Разве при ликвидации части это не контролировалось?

– О, это целая в своем роде поэма. – Сергей Аристархович засмеялся. – Гимн советскому прапорщику. Контролировалось, и еще как контролировалось! Но… нет таких преград, какие не преодолел бы прапорщик Вооруженных сил СССР!

– А именно? – Егору сделалось интересно.

– Именно мой земляк, из-под Питера, был тут начальником оружейного склада. Каким уж образом – не знаю, как подделал бумаги – не ведаю, но пять автоматов у него документально оказались списаны и уничтожены.

– А вы-то как об этом узнали? – недоумение появилось в глазах Княженцева.

Беркутов поудобнее подбросил на плече карабин, усмехнулся.

– Перед самым моим отбытием сюда, год девяностый… или даже девяносто первый, не помню. Иду я по Литейному, по своим делам, вдруг кто-то сзади – хлоп! Обернулся, смотрю – конкретный такой мужчина в полном образе, все как положено: златая цепь, клубный пиджак… хохочет во всю пасть. Я его, понятно, не узнал сразу, как-никак шесть лет минуло… Ну, а потом затащил он меня в кабак, и, надо признаться, накушались мы там до ступора. Вот в таком-то состоянии он и открыл мне тайну черепахи Тортилы… припрятал, мол, с мыслью, что когда-нибудь вернусь, достану и реализую; но теперь у меня свой бизнес, крупный, солидный, так что черт с ним, оружием, пусть пропадает. Хоть и жалко, да не стоит овчинка выделки! И так, мол, жизнь удалась.