Город мясников - Виталий Сертаков Страница 44

Почему вид обнаженных человеческих внутренностей считается таким уж ужасным?

Юкио Мисима

Накануне той ночи, когда случилось страшное, Никос почти не спал.

Он видел во сне огонь, в огне метались змеи и волки, он слышал такие крики, от которых просыпался весь в поту. Старшие сестры тоже ворочались и вскакивали, но не желали выслушивать бессвязные истории непутевого братца. За ним даже в семье закрепились обидные прозвища, особенно после той глупой выходки с волчонком.

Рано утром через громкоговоритель объявили, что в городе вводится военное положение, вся власть переходит к стражам самообороны, а взрослым мужчинам, из числа приверженцев Всеблагого мученика, предлагается немедленно явиться для проверки. Только по радио не сказали «приверженцев», и все такое, по радио сказали грубо и обидно.

Отец оделся в чистое, закрутил вокруг головы красную повязку, но выйти из дома не успел. Напротив ворот затормозила длинная машина, из нее посыпались бравые парни с оружием. На лицах у них были повязки, исписанные изречениями из их святой книги, и на широких поясах у них тоже были надписи. Их главный, в высоком синем тюрбане, ударил отца кулаком в лицо. Отец упал, и сердце Никоса остановилось на мгновение.

В это краткое мгновение мир навсегда потерял светлый цвет.

Пока отца поднимали, мать успела схватить двух маленьких братьев и столкнуть их в каменный погреб. Они покатились по узкой лестнице, но ни один даже не пискнул. Мама хотела и Никоса отправить туда же, но он уперся.

Сестры разом завизжали, когда снаружи прикладом выбили окно в их комнату. Их любимые цветы перемешались на полу с осколками горшков и землей. Страж самообороны брал их книги, поднимал над головой и медленно рвал. Он смеялся и обзывал девушек на своем языке подлыми словами. Другой острым ножом резал перины и подушки.

Отец кое-как поднялся и выплюнул зуб. С его подбородка на чистую рубашку капала кровь. Мама больно скрутила Никосу руку, потащила по коридору и насильно пихнула в шкаф. Она успела в последний момент, за ней в коридор уже ворвались стражи самообороны. Никос искал выход, царапал ногтями узкую щель, но мама провернула ключ в замке.

– Молчи, молчи, умоляю тебя… – шептала она.

Никос прополз вдоль тюков со старым платьем вдоль рулонов кож и прижался глазом к другой щелке.

– У меня ордер на арест всех нарушителей пограничного режима, – сказал отцу высокий седой человек с боевым тазером на поясе. Голос этого человека был Никосу не знаком. Кроме того, незваный гость словно нарочно говорил с акцентом, чтобы подчеркнуть разницу между благородными сынами Единого и мерзкими безбожниками, окопавшимися в самом сердце крайщины.

– Вы, нечестивцы, давно обязаны были покинуть крайщину! – дико закричал вдруг седой человек. – Ваш президент приказал расстреливать наших детей в Пуршевичах и Черном Звоне. Вот и катились бы к своему президенту! Нечего вам делать на этой стороне границы! Или ты нарочно остался, старый дурак, чтобы следить и доносить своим дружкам?

Отца силой усадили на стул, но тут главарь снова ударил его, на сей раз чем-то железным. Отец упал и больше сам не поднялся. Мать завыла, и, словно в ответ ей, жутко закричала на женской половине одна из сестер.

Никосу вдруг стало чрезвычайно ясно – их пришли убивать. Не выселять за границу чужого теперь города, а убивать.

Человек с тазером махнул рукой, подскочили двое его помощников и куда-то поволокли отца. Из гостиной раздавался нескончаемый звон посуды – там рвали и крушили все, что попадалось под руку. Во дворе дважды выстрелили, добили собак в конуре. Никос этого не видел, но поймал затылком острую волну боли и сразу же понял, что это умирает Заноза, старая рыжая сука, мать троих щенков.

– Что вы делаете? – заломив руки, кричала мама. – Что вы творите, ведь мы соседи! Ведь я тебя помню, ты старший брат Зулейки, ты приходил к нам… – Она попыталась ухватить одного из налетчиков за рукав, но он оттолкнул ее с ворчанием. Впрочем, он не сказал ни слова; наверное, мама была права – этот коренастый кривоногий парень, у которого виднелись одни лишь глаза над повязкой, вполне мог оказаться одним из соседских сыновей.

Потом снова грохнул выстрел и закричал кто-то незнакомый, на высокой прерывистой ноте, похоже на сиплую сирену. А еще там что-то стучало. Никос сквозь щель в рассохшейся створке шкафа видел только косяк двери, распахнутой в соседнюю комнату, и ноги в грязных сапогах, сразу несколько ног, вокруг чего-то плещущего белого. До него не сразу дошло, что же там происходит, и лишь спустя много месяцев он сумел признаться себе, что понял, что же там прыгало и кричало…

Два стража самообороны, спустив штаны, с двух сторон зажимали сестру Никоса, ее рваная ночная рубашка запуталась в их сапогах, а третий держал ее за горло, не давая орать, но не мог держать крепко, и девушка билась затылком о деревянный пол, и именно этот стук слышал Никос…

Она не могла кричать, но вместо нее кричал отец. Никос не узнал в этом визгливом крике привычного баритона, и только потом, когда уже все горело и он, задыхаясь, вывалился из шкафа, он увидел, что они сделали с отцом, и поверил…

Но даже тогда поверил не до конца. Он вдыхал дым, слезы градом катились из глаз, и с потолка капали огненные капли, похожие на его слезы. Стражи подожгли дом со всех сторон, в окнах полыхало пламя, но Никос и не стремился убегать. Задыхаясь, он обогнул перевернутый, изрубленный секретер, босые ноги тут же поранились об осколки стекла. В гостиной было разбито все.

Первой он нашел маму и не узнал ее, потому что ее лицо превратилось в черную кровавую корку. Мама сидела на полу и баюкала на коленях отрезанную голову дочери. Маме повезло, ее застрелили.

Никос упал на четвереньки, возле пола еще можно было дышать. Мозг хотел умереть рядом с матерью, но человеческая плоть рвалась к жизни. В соседней комнате он наткнулся на труп второй сестры. Стражи насиловали ее так увлеченно, что не услышали окриков своих же приятелей, которые подожгли дом. Поэтому когда отважные воины Единого бросили тело девушки, они вынуждены были прыгать через окно. Через это же окно сумел вывалиться наружу и Никос.

Дом полыхал, ветки ближайших яблонь обуглились. В центре города слышались стрельба, свистки и крики. Ополченцы Единого продолжали прочесывать жилые кварталы, выискивая и убивая своих исконных врагов. Никос упал неудачно, на каменную приступку, вдобавок вывихнул руку и порезался об осколки оконного стекла. Некоторое время он лежал на спине, слушая вопли и стоны, исходившие, казалось, из раскаленного фундамента. Потом он сообразил, что кричат не камни, а двое его младших братьев, запертых в подвале.