Звездолеты погибшей империи - Сергей Ястребов Страница 41

Вишневецкий вздохнул.

— Про Корпус. Да. А зачем вы спрашиваете, если уже знаете?

Тиресий едва заметно качнул головой.

— Филипп, не переоценивайте. Я понимаю по статусу, что у вас новость. Неприятная. Именно деловая, а не личная. Значит — что? Новый враг? А кто у нас еще не значится ни во врагах, ни в друзьях? Итак, теперь?..

— Да, — сказал Вишневецкий. — Корпус. Он теперь против нас. Вас именно это интересует?

— Не поверите, но да, — сказал Тиресий. — Вы, может быть, еще не знаете, но Корпус в последнее время относится с неприятным вниманием к нашим людям в армии. В наземных силах. Я очень просил бы поделиться, если у вас будет какая–то информация об их работе по этой линии. Не слишком сложно?

— Не слишком, — сказал Вишневецкий. — Да, я сделаю… Что вы еще обо мне узнали?

Тиресий как–то перекатился в кресле. Улыбнулся. Его лицо, всегда напоминавшее маску, от улыбки делалось просто безобразным.

— Ничего интересного, — сказал он. — Вы спали этой ночью часа четыре. Вы боитесь Старца. Вы начинаете сомневаться, нужна ли кому–то вообще ваша работа. Вы отдали сегодня приказ, который будет стоить кому–то жизни — скорее всего, вашему агенту в Корпусе. Все это ожидаемо. Вы — хороший инструмент, Филипп.

— А кто вы?

Тиресий развел руками. Как тюлень ластами, почему–то подумал Вишневецкий.

— Пустой вопрос, Филипп. Вы же знаете, у меня даже имени нет. «Тиресий» — это для удобства. Для вашего. Когда придет другой, вы не заметите разницы.

Вишневецкий промолчал. Как говорить с существом, которому физически нельзя солгать? Жрецы Урана учатся считывать психоэмоциональный статус собеседника, беря данные буквально из воздуха. Частота сердца, ритм и глубина дыхания, мельчайшие движения, запах пота… При том еще, что они кастраты, и им не мешают гормональные всплески. Каждый такой человек — эмпат высокого уровня, от него ничего нельзя скрыть. Идеальный приемник. Хорошо, хоть мыслей они не читают…

— Когда–нибудь вы поймете, что, отказавшись от личности, можно получить взамен нечто неизмеримо большее, — сказал Тиресий. — Ну, хорошо. Спасибо. — Он встал.

— Вам спасибо, — сказал Вишневецкий.

Тиресий замер.

— Нет, — сказал он. — У вас нет оснований меня благодарить, даже если это ирония. У вас вообще нет оснований ко мне эмоционально относиться. Я — не ваш партнер. Я — ваше будущее. Старайтесь, чтобы оно скорее наступило. Или не старайтесь. Для Бесконечного Неба наши желания безразличны… Прощайте, Филипп.

Тиресий подобрал трость и вышел — прямой, оплывший, уверенный.

Вишневецкий долго смотрел на дверь, которая за ним закрылась.

Сверхчеловек чертов…

Во что мы ввязались? — подумал он чуть ли не с ужасом. Сколько в армии тайных уранитов? Неизвестно ведь, Старец эти данные секретит от всех… А если все–таки война? Что они выкинут? Какие у них еще тузы в рукавах?.. Он улыбнулся: Тиресий был одет, по обыкновению, в бесформенную накидку, рукава там широкие… Вдруг стало холодно. Он не мог понять — ветер это из окна или озноб. Что будет завтра?.. На полной скорости несемся непонятно куда. И не свернуть. Будущее… Хоть бы оно не наступало, это будущее… Он прошелся по комнате. За окном уже совсем стемнело. Небо накрывало континент черным куполом, и посреди него, в самом зените мира, остро горел Рог Амальтеи. И холод не проходил.

«Это волчьи глаза или звезды — в стволах на краю перелеска? Полночь, поздняя осень, мороз. Голый дуб надо мной весь трепещет от звездного блеска, под ногою сухое хрустит серебро. Затвердели, как камень, тропинки, за лето набитые. Ты одна, ты одна, страшной сказки осенней Коза! Расцветают, горят на железном морозе несытые волчьи, божьи глаза».

Майор Альфред Херрман по кличке Доминик, сотрудник отдела кадров штаба Корпуса кавалергардов, был завербован разведкой Департамента логистики шесть лет назад. Тогда он был всего лишь поручиком. Консультанты Департамента незримо помогали ему в служебном продвижении, одновременно диктуя — куда и как двигаться. Он считал свою карьеру успешной и всерьез рассчитывал года через два–три дослужиться до полковника. И никаких угрызений совести: в конце концов, работа на одну из служб собственной Империи ни по какому закону не может считаться государственной изменой. Хотя он был реалистом и понимал, что в случае провала это его не спасет.

Получив приказ перейти в «красный» режим, Доминик испугался. Он знал, что это означает, и совсем не ждал, что когда–нибудь это коснется его лично. Он даже подумал: а стоит ли такой приказ вообще выполнять? Но Цапля определила характер Доминика верно. Он был слишком большим конформистом (проще говоря — трусом), чтобы не подчиниться начальству; любому начальству, пусть даже и тайному. Он послушно активировал экстренную коллатераль и начал сбрасывать рапорты в Центр с предписанной «красным» режимом частотой, то есть раз в час–полтора, когда не спал.

Засечь такую активность было для кавалергардов вопросом времени, причем не слишком долгого. Произошло именно то, чего Доминик боялся больше всего на свете: Департамент сознательно его засветил, чтобы посмотреть на реакцию противника. И заодно — чтобы заставить противника понервничать. А может быть, даже чтобы вызвать его на диалог: раскрытый чужой агент — это ведь еще и канал, по которому можно передавать любую информацию…

Кавалергарды локализовали утечку быстро. Уже через двое суток доклад о деле майора Херрмана получил начальник внутренней контрразведки Корпуса генерал–майор Грамматиков. С выявленным шпионом началась работа.

Генерала Грамматикова подвел профессионализм. Если бы он взял Доминика сразу и начал всеми средствами допрашивать — это сорвало бы игру с противником, но все же дало бы контрразведке некое количество полезных данных. А если бы он вообще оставил Доминика в покое — это означало бы большой потенциал для игры, но и большой риск. В результате было принято взвешенное решение: оставить шпиона на свободе, ограничив поступление к нему важной информации и взяв его под ненавязчивое внешнее наблюдение.

К сожалению, это оказался тот самый случай, когда компромисс хуже любой из альтернатив. Доминик уже на следующее утро заметил, что характер поступающих к нему по службе документов несколько изменился. Он занервничал. И когда в тот же день что–то заставило его заподозрить слежку — сорвался. Контрразведчикам удалось найти на улице Севастиополя только его брошенную машину. И то — через четыре часа.

Этих часов Доминику как раз и хватило.

…Крепость Аквила была построена на острове в Срединном море триста лет назад, при императоре Льве Шестом. Форт из белоснежного камня, с квадратными башнями, вдающийся в море, как скала. Он и стоял прямо на скале. С континентом остров соединялся дамбой, по которой тянулась одноколейная железная дорога; когда море волновалось, идущий по ней поезд казался кораблем.

Как раз на таком поезде Доминик и уехал. «Поезд» — громкое слово: на самом деле это был маленький паровоз с одним вагоном, перевозивший только военных. К счастью, кавалергардское удостоверение помогло Доминику туда сесть…