Ящик Пандоры  - Бернард Вербер Страница 4

Он понимает, что его подозрение оправдалось: гипнотизерша не владеет всей техникой погружения в бессознательное. Она поставила на первом попавшемся испытуемом неконтролируемый эксперимент. Она не управляла погружением ныряльщика, как потом не управляла его всплытием, а главное, не сумела исполнить его желание пережить радостное мгновение из своего прошлого.

Напрасно я на это клюнул. Она окунула меня в кошмар на глазах у зрителей, которые наверняка сочли меня жалким, вот и все.

Перед его мысленным взором прокручиваются, как кинофильм, эпизоды наступления на Дамской дороге, хотя уже без жутких физических ощущений: холода, дрожи земли от разрывов снарядов, запаха пороха и горелого мяса. Но он все это чувствовал, не мог же его мозг это изобрести!

Стоит ему вспомнить боевого товарища, чью ногу оторвало и далеко отбросило взрывом, как он снова корчится в рвотной судороге.

– Эй ты!

Рене поднимает голову. К нему приближается парень со всеми атрибутами скинхеда: военная куртка, бритая башка, военные башмаки, пирсинг в носу и в ушах.

– Живо гони бабки!

У парня сильный немецкий акцент и нацистские татуировки по всему телу: свастика, череп, символы СС.

Он достает выкидной нож. Рене пятится, но позади него нет ничего, кроме реки.

Скинхед наступает.

– Сказано тебе, давай кошелек!

Учитель истории все явственнее чувствует, как сильно от парня разит пивом. Он в оцепенении, не может ни шелохнуться, ни что-либо сказать.

– Тебе же хуже. Я заберу бабло с твоего трупа, а его сброшу в реку, рыбам на закуску.

Он скалится, показывая свои золотые зубы, потом стискивает челюсти и грозно наступает, выставив нож.

Это сон. Новый кошмар, современный. Или я все еще под влиянием гипнотизерши. Похоже на реальность, но нет, все это происходит в моем воображении. Надо подождать, и он исчезнет. 10… 9… 8…

Скинхед пытается пырнуть Рене Толедано ножом, тот почти машинально отскакивает в сторону. Лезвие царапает ему руку. Ощущение ожога, кровь. Он смотрит на свою руку, как на чужую.

Если это сон, почему мне больно?

Второй удар Рене удается отразить, выбросив вперед скрещенные руки. Потом учитель истории инстинктивно хватает скинхеда за запястье, выворачивает, заставляет выронить оружие. Пока противник не опомнился, он делает подсечку и едва не валит его на булыжник. В Рене Толедано просыпаются неведомые ему раньше боевые умения.

Ударом ноги он отправляет нож в реку. Взбешенный скинхед бранится по-немецки. Он нагибает голову, как собирающийся атаковать бык. В его кулаке появляется второй нож, с более длинным и широким лезвием, до того спрятанный в ножнах на икре. Пробегающие мимо крысы замирают, им любопытно понаблюдать за дракой двуногих самцов.

Скинхед снова бросается на учителя. Рукопашная. Они падают и катаются по булыжникам, силясь больнее ухватить друг друга, исцарапать, укусить. Оба пучат глаза, кривят рот. Их разделяет лезвие: один пытается пырнуть другого, другой раз за разом отводит удар.

Потом Рене Толедано рывком оборачивает оружие против его владельца: неловко перевернувшись, тот сам падает грудью на свой кинжал.

О нет.

Учитель истории убирает руки, раненый пытается встать; из его груди торчит рукоятка кинжала; он ухмыляется, но попытка встать не удается, он падает на колено, потом валится ничком. Лезвие входит еще глубже.

Нет, нет, нет, нет, нет.

Крысы удивлены, что все так быстро кончается.

Рене осторожно приближается к поверженному противнику, боясь, что тот притворился мертвым. Он переворачивает скинхеда, у того широко распахнуты глаза, он не шевелится. Из сомкнутых губ стекает струйка крови.

Этого не было, это неправда, сейчас я очнусь от этого кошмара.

Но ожидание не оправдывается, и Рене Толедано подносит ко рту и к носу скинхеда ладонь в надежде, что он еще дышит, трогает грудь и убеждается, что она не приподнимается. Он щупает ему пульс, но пульса нет.

Похоже, это уже не гипноз и не сон… Это происходит здесь и сейчас, в этой жизни.

Сердце Рене бьется так, что грозит проломить ребра, он тяжело дышит, во рту горечь. Он пятится, ему хочется уйти от трупа подальше, он озирается в страхе, что будет замечен.

Что я натворил?!

Он смотрит на тело своей жертвы, на не прекращающую течь кровь. Крысы, почуяв кровь, подбираются ближе, он отгоняет их пинками.

Ужасно. Надо заявить в ближайшее отделение полиции. Это была законная самозащита. Дня не проходит, чтобы кому-нибудь не угрожали в темном углу. Я сделал это, защищая свою жизнь.

Он вертит головой. Здесь, в западной части течения Сены, вдали от центра Парижа, мало туристов и вообще прохожих.

Я должен сказать правду.

Он не может отойти от трупа скинхеда.

Полицейские мне не поверят. Они решат, что я намеренно зарезал клошара. Ничто не доказывает, что это была самооборона.

А пораненная рука? Нет, это просто царапина, меня поднимут на смех.

Он озирается и не видит ни души. Повинуясь интуиции, он подтаскивает убитого к самой воде. Вытащив из груди нож, он бросает его далеко в реку, потом ногой сталкивает тело с берега.

Что со мной происходит? Я убил человека, а теперь избавляюсь от тела, топя его в реке.

С виднеющейся вдали баржи «Ящик Пандоры» доносятся регулярные взрывы аплодисментов. У Рене опять начинает дергаться правый глаз.

Надо же было угодить в такую передрягу!

Он находит свой автомобиль, оставленный неподалеку, и уезжает в ночь.

Разочарованные крысы лижут лужицу крови – единственный след драки, им приходится по вкусу сохранившийся привкус пива.

4.

Вернувшись домой, Рене захлопывает входную дверь и долго стоит, прижавшись к ней спиной, как будто боится, что за ним крался недруг. Потом он запирает дверь на все замки. Его ждет привычная обстановка квартирки в XV округе, у станции метро «Шарль-Мишель».

В гостиной над ним дружно потешается его коллекция масок со всего мира, как потешалась публика в «Ящике Пандоры». Наиболее свирепы японская маска из театра кабуки, африканская из племени бауле и карнавальная венецианская.

Он никак не восстановит дыхание.

Я убил человека!

Рене идет в ванную, моет руки, брызгает себе в лицо ледяной водой. Дезинфицирует ранку на руке, не потрудившись ее перевязать. Засовывает окровавленную одежду в стиральную машину и смотрит на себя в зеркало над раковиной. Резким жестом, как Ипполит, он отбрасывает со лба прядь волос. Снова этот чертов тик на правом глазу.