Зачет по выживаемости - Василий Гриневич Страница 4

— Павшие герои, — говорит Поль. — Война. Мы вынуждены оправдывать себя, чтобы во всем этом видеть смысл, потому что как же иначе? Хотя война недостойна оправданий и тем более гордости. — Глаза Поля устремлены в костер, в них играет отблеск пламени, взгляд словно стекленеет. — Но мы зашли на этом пути так далеко, что уже представить не можем, есть ли какой-то другой. — Поль снова вспоминает о сигарете, несколько раз затягивается, чтобы выбросить окурок в огонь.

— А он есть, этот другой путь? — неожиданно спрашивает Валентин.

Поль, не отрывая глаз от костра, кивает, протягивает к огню руки, и нельзя понять, собирается он отвечать или нет.

Наконец, после достаточно длительного молчания он говорит:

— Если вы не очень устали, ребята, я вам попытаюсь кое-что объяснить.

Не очень устали? Шутить изволите, Виталий Брониславович? У меня веки налиты свинцом, и лицо совершенно онемело, как во время испытаний на перегрузку. Вряд ли остальные чувствуют себя лучше, хотя… Валентин грызет сухую иголку, Гриша налил себе вторую кружку кофе, Алексей снова прислонился к моей спине. Юра? Как всегда в тени, но не спит, в глазах мерцают отблески пламени.

— Есть два альтернативных пути познания мира. — Поль подбрасывает в костер полено (в черное небо летят искры), и снова его голос звучит почти как в аудитории. — Два пути: интуитивный и научный. Как следствие, мы имеем веру и знание. Результаты научного познания можно пощупать и увидеть, а результаты интуитивного познания — неосязаемы и потому даже как-то вроде бездоказательны. Не думаю, что процент ошибок больше у интуитивного, чем у научного познания. — Поль обводит взглядом темные силуэты елей. — Вспомните хотя бы, сколько раз развитие физики казалось законченным, и верхом совершенства объявлялись постулаты Нильса Бора или Альберта Эйнштейна, и вспомните, что те же понятия о боге и о душе остаются неизменными вот уже тысячи лет. Более того, к вере в бога пришли независимо друг от друга сотни разрозненных народов и племен, бродивших в допотопные времена по огромной тогда еще Земле.

Я думаю о том, что наша группа, наверное, последняя, бродит по зачетному маршруту, и что остальные, наверное, уже давным-давно на месте, сдали уже всю амуницию… Я почувствовал, что засыпаю, ибо разговор как-то внезапно переметнулся на проблему контакта, и я, чтобы не заснуть, слегка прикусил кончик языка. И вдруг мне перехотелось спать. Почти то же мне однажды излагал отец.

— Доктрина поиска высокоразвитых цивилизаций до сих пор крайне примитивна, — продолжает Поль. — Слава богу, уже давно никто не ищет Сферу Дайсона и не направляет все усилия на поиски мусора, в том числе и радиомусора… А между тем, по здравому размышлению, суть контакта можно выразить одним словом, это — обмен. Обмен знаниями, материальными ценностями и — я не буду сейчас этого объяснять — эмоциями. Вступив в контакт, мы надеемся получить знания о неземной технологии, философии, этике. И, соответственно, тем же поделиться. Но, если исходить из этой аналогии, возникает пугающая картина. С нами долго и безуспешно пытаются вступить в контакт — здесь, на Земле, — поделиться эмоциями, знаниями, материальными ценностями. А мы этого вот уже столько поколений не хотим замечать. Ибо плод дерева — это подарок, летний день — это подарок; мелодия, рожденная в голове музыканта, — это подарок. Даже сама жизнь… И вот тут-то на вопрос, кто стоит за всем этим, научное познание никак не может нам ответить. Хотя, если исходить из наших собственных этических аналогий, настоящий подарок должен быть анонимный. Человек, который делает добро и при этом бьет себя в грудь, чтобы все узнавали его на улице… Настоящее добро анонимно. Если можешь, догадайся кто, если хватит ума.

— А если не хватит? — спрашивает Гриша Чумаков.

Поль кивает:

— Убогому простят. К сожалению, человечество сделало ставку на научное познание и получило войну, потому что наука имеет существенный недостаток, она разрушает все, что изучает: живую клетку, атом — все. — Поль усмехнулся, уголки опущенных губ дрогнули. — Разрушая, не станешь мудрее. Что может рассказать об уюте дома груда кирпичей и черепицы?

Мы молчим, и Поль продолжает:

— С некоторых пор я ясно представляю себе начало этого пути. Ева, растрепанная, с испачканным лицом и глазами, опухшими от постоянного сна, срывает и дает попробовать Адаму яблоко с дерева Познания Добра и Зла… Только было там, мне кажется, два сорта яблок. И Ева спросонок ошиблась… Так что все это, ребята, не так просто. Наговорил я вам тут, a? Ну а теперь спать. У вас впереди зачет.

Спать… Но заснуть я еще некоторое время не могу. Казалось, стоит закрыть глаза, и Морфей подхватит мое бренное тело и унесет куда-то на берег Леты, на этот берег, откуда я еще смогу вернуться завтра утром. Но мысли о зачете и презумпции выживаемости будоражат мое воображение, пока шум елей не сливается с шумом ветра, поднятого крыльями Морфея надо мной, сознание тускнеет и отключается.