Кровь и почва - Дмитрий Старицкий Страница 34

— Что вы от меня хотите? — наконец не выдержал играть в молчанку и гляделки Вейхфорт.

— Чтобы вы мне объяснили, что все это значит? — обвел я руками шкафы с документами.

— А я знаю? — настолько натурально удивился он, что я даже на секунду поверил ему. Крепкий орешек.

Пришел писарь, устроился сбоку с канцелярскими принадлежностями.

— Итак, ваше имя, фамилия, титул, чин и должность, — начал я допрос по всей форме.

Сам одно время удивлялся, для чего всегда допрос каждый раз начинается с повторения паспортной части, которая и так прекрасно известна следователю. Но просветили как-то. Во-первых, допрашиваемый всегда сам подписывается под протоколом, в том числе и под своими данными, удостоверяя их правдивость. Во-вторых, создается рабочий настрой, по которому допрашиваемый уже начал отвечать, даже если до того думал играть в молчанку.

— А теперь расскажите подробно, ваше сиятельство, где вы были с момента взрыва в охотничьем дворце императора.

— Насколько подробно? — переспросил меня Вейхфорт.

— Насколько сможете.

— А иначе? — тон бывшего императорского адъютанта несколько понаглел.

— А иначе, — ответил ему я скучным голосом, — я вас просто отведу к ближайшей стенке, а их тут в этом замке пять штук только внешних, и шлепну как врага народа и императора.

— Как Тортфортов? Из пулемета?

— Думаю, пулемет в данном случае избыточен. Достаточно будет одной пули из пистолета в затылок.

— А как же суд?

— Как чрезвычайный императорский комиссар я имею право внесудебной расправы с врагами императора. Положение в империи чрезвычайное. Потому и меры чрезвычайные. У вас есть полчаса стать мне интересным, потом я буду занят похоронами.

Я не конкретизировал, что буду занят похоронами баронессы, но Вейхфорт правильно меня понял.

— Спрашивайте, командор.

— Хорошо. Итак… Зачем вы посоветовали императору Отонию подарить именно этот замок инженеру Гочу при даровании ему баронского титула?

В красивом парке, что располагался между замком и рекой, стояла выстроенная из резного белого камня старинная часовня посвященная ушедшим богам. В часовне весь пол покрыт истертыми могильными плитами рода баронов Ройнфортов. В стенах тоже сплошные погребальные ниши под мраморными досками с именами покойных владельцев баронии Ройн. На всех их даже не хватило места внутри задания. Последние могилы устраивали уже на свежем воздухе. Судя по надписям на плитах самый крайний барон, на котором пресекся этот древний род, был убит на Западном фронте в самом начале войны.

Я не стал ломать устоявшиеся традиции, и могилку баронессе местные арендаторы за пару серебрушек выкопали с краю этого скорбного ряда.

Это хорошо, что замок формально принадлежит моему другу и компаньону Гочу. О сохранности последнего места упокоения Илгэ позаботятся. Обиходят.

Жаль такую красивую женщину в самом расцвете молодости. Я, конечно же, собирался с ней расстаться — не ломать же мне семью? Но не столь трагично. И пока непонятно каким крылом Морены ее прихватило. То ли потому что она принадлежит к проклятому роду Тортфортов, то ли потому что связалась со мной?

В любом случае я не буду плакать.

Я буду мстить. Мститель с чрезвычайными полномочиями — это страшно.

Подошел Молас, протянул мне уже открытую серебряную фляжку.

Я выпил глоток холодного коньяка, предварительно несколько капель брызнул на свежий могильный холмик.

— Будь спокойна душа твоя, раз не может быть благословенным твое чрево, — прошептал при этом беззвучно рецкую ритуальную фразу.

— Ваша милость, что писать на камне будем? — староста деревни, который организовывал похороны.

Он ломал шапку в руках, перетаптываясь на месте. Ну да, по его мнению, барин приехал. А барин — он демон, не узнать заранее, что ему в следующий миг в голову вступит…

— Пиши, — сказал я, увидев за его спиной парня с карандашом и тетрадкой. — «Баронесса Илгэ Тортфорт, урожденная графиня Зинзельфорт двадцати восьми лет. Лейб-сестра милосердия рецкого герцога. Погибла за императора во время мятежа гвардии». Дату поставь сегодняшнюю.

— Может написать что-нибудь более обтекаемое, — посоветовал Молас, принимая из моих рук свою фляжку и прикладываясь к ней.

— А ты думаешь, Саем, это просто так ее взяли именно в тот день, когда она должна была приступить к обязанностям лейб-сестры милосердия при Ремидии?

— Хорошо, — не стал спорить со мной генерал. — Твоему сыну так будет лучше.

— Есть что-нибудь на свете, Саем, чего ты не знаешь? — мне почему-то стало неприятно, что тайна моего отцовства младшего Тортфорта так широко известна вдруг.

Молас подождал пока крестьяне, осыпавшие свежую могилу зерном, отойдут подальше и попросил.

— Слуги, Савва, слуги знают все про своих хозяев. Хороших слуг надо ценить, тогда они будут преданы. Но я не об этом… Савва, душевно тебя прошу, не расстреливай никого без согласования. Они нам не просто враги. Они еще и ценные источники информации, которой нам так не хватает.

— Хорошо. Расстреливать не буду, — пообещал я и сделал из его фляжки еще один глоток коньяка, самовольно взяв ее из генеральской ладони.

— И не вешай, — добавил генерал.

Голые ветви окрестных деревьев в парке быстро обсадили красногрудые птицы величиной с кулак. Они хором печально щелкали клювами реквием, терпеливо ожидая, когда мы им оставим поминальную тризну на могильном холме.

— Домой хочу… — вырвалось у меня при взгляде на заснеженный парк. — В предгорья. Чтоб зелень в глаза.

— Хорошо тебе, Савва, — вздохнул генерал. — У тебя дом хоть есть. Есть куда возвращаться. А не как я… Перекати-поле.

— А семья? — спросил я.

— Семья у меня давно приучена, по сигналу трубы скатывать ковры и паковать самовар. Жена даже не спрашивает, куда мы двинемся в очередной раз. Куда иголка, туда и нитка. Повезло мне с женой.

Генерал протянул мне флягу, но я молчаливо отказался и он, закрутив крышку, засунул ее в карман шинели.

Красное зимнее солнце опустилось к кромке дальнего леса за рекой, окрасив поля мимолетным бледным багрянцем.

— Пойдем, Савва, а то и охрана наша замерзла и голодных птиц не след томить с тризной. Ишь, как клювами-то стучат… — восхитился генерал пернатыми.

Генерал вынул из своего кармана маленький мешочек и рассыпал из него зерно ровненько по могильному холмику. Встряхнул пустой кисет и засунул его обратно в карман.

— Погоди, — я вспомнил, что и у меня в кармане шинели лежит такой же кисет с зернами, который мне дал староста деревни непосредственно перед похоронами. — Я только отдам ей последний долг по вашему обычаю.