Война с деревьями начнется тринадцатого - Дидье ван Ковелер Страница 33

Мы спускаемся по лестнице к выходу из министерства. Дверцы лимузина открываются при нашем приближении. Это персональный автомобиль министра энергоресурсов. С двигателем на оливковом масле второго отжима, гостиной, баром и тренажерным залом. Именно здесь в понедельник мы познакомились с Борисом Вигором после того, как он проиграл матч в менбол. Здесь мой медведь передал ему послание с того света, от Айрис.

Шофер спрашивает, куда везти мадемуазель и мсье, будто бы видит нас впервые. У него сменился министр, и он удалил в компьютере все старые данные.

– Лудиленд, проспект Президента Нарко Третьего, дом 114, пожалуйста.

Ночь накрывает город, пустынный из-за комендантского часа. Есть свои плюсы даже в войне – по крайней мере, дороги свободны. Повсюду царит зловещее спокойствие. Мимо пролетают деревья с красными отметками на стволах, приговоренные по доносам к смерти. На суку липы покачивается «флегматик» в офисном костюме. Он встал на свой дипломат, как на табуретку, и набросил на шею петлю. Может, отказался от военной службы или просто любит природу. Или это какой-нибудь эколог, который больше не мог видеть уничтожение деревьев.

На улицах гораздо меньше солдат. Разумеется, раз всех подростков, заболевших гриппом, уже арестовали, то можно считать, наступила полная безопасность. Единственный автомобиль, который мы встречаем в деловом квартале, – это голубой грузовичок технической службы, извлекающей чипы из мертвых. Работники в голубой форме как раз снимают с ветки повешенного и вынимают из его головы чип. Даже если это бесполезно. Даже если его душа уже покинула Землю и больше не будет вырабатывать энергию для нужд общества. Администрация медленно реагирует на изменения. Она не станет что-то менять за один день и обрекать на безработицу всех сборщиков чипов.

Бренда спит рядом со мной на белом кожаном диванчике. У медведя по-прежнему отсутствующий вид. Пиктон, похоже, сосредоточен на чем-то известном только ему. Меня больше не заботит то, что он может читать мои мысли. Но я все равно не могу расслабиться, сбросить напряжение. Будто нервное истощение Бренды и «перезагрузки» Пиктона заряжают меня энергией вопреки моей воле. Все надежды человечества легли на мои плечи, и никто об этом не знает. И надежды растительного мира, возможно, тоже. Не говоря уж о моих ровесниках – ведь я один из немногих подростков, кто остался на свободе и не превратился в мутанта. Во мне крепнет уверенность, что они мутировали не случайно. Все это сильно смахивает на заговор, медицинский эксперимент на определенной возрастной группе. Но доказать ничего невозможно.

Напрасно я твержу себе, что от меня зависит судьба человечества. Оставленный моими соратниками в полнейшем одиночестве, я мучаюсь сомнениями. Что я могу один? С единственным оружием – желудем в глиняном горшке.

Лимузин едет по престижному кварталу Лудиленда – длинному проспекту, который тянется до самого казино на берегу. По распоряжению правительства все деревья, живые изгороди и цветники, окружающие роскошные дома, из предосторожности закутаны в брезент… Призраки растений замерли в своих саванах, словно ожидая, когда жители побережья перемрут от страха…

Дом Пиктона ярко освещен, рядом стоит с десяток автомобилей и даже один старинный катафалк. За окнами мелькают люди в траурной одежде, держащие в руках бокалы, тарелочки с печеньем и носовые платки.

Медведь, привстав на сиденье, разглядывает своих домашних и гостей. Так вот в чем заключалась «безотлагательность», о которой он мне талдычил? Ему не терпелось попасть на собственные похороны!

– Подождите здесь, – говорю я шоферу.

Потом хватаю медведя за заднюю лапу и торопливо выбираюсь из машины.

– Что происходит? – невнятно произносит разбуженная Бренда.

Она озирается. Я слишком раздражен, чтобы отвечать. Все-таки у нас с мертвыми действительно разная шкала ценностей. Я уже голову сломал, пытаясь спасти мир от самоубийственной войны, а покойник Пиктон мечтает только о том, чтобы послушать славословия, которые будут ему расточать над могилой!

– Видал этот жалкий катафалк? Черт знает что! Где же обещанные национальные похороны?

Я даже не удостаиваю его ответом. Разве непонятно, что у правительства сейчас есть более важные дела, чем воздавать почести официально признанному виновнику эпидемии?

Я нажимаю кнопку звонка.

– Зачем мы сюда притащились? – внезапно интересуется Бренда. – Он хочет передать нам документы, какие-нибудь секретные материалы о деревьях?

– Даже не мечтай. Он приехал отдать почести себе, любимому.

– Ясно, – она прислоняется к колонне у подъезда и снова закрывает глаза.

После третьего звонка дверь открывает субъект лет тридцати в очках, с недоверчивым взглядом типичного наследника. Он почти не удостаивает меня вниманием, но удивленно поднимает одну бровь, глядя на Бренду, которая зевает ему прямо в лицо.

– Что вам угодно?

Я едва сдерживаюсь, чтобы не сказать: «Возвращаю вам душу вашего дорогого покойника в этом плюшевом животном».

– Нам надо поговорить с госпожой Пиктон.

Его скорбно поджатые губы мгновенно разжимаются, и он спрашивает с осторожной враждебностью:

– А вы кто, собственно?

Мы с Брендой озадаченно переглядываемся. Чтобы быстрее перейти к делу, я указываю на лимузин, припаркованный у ворот. Наследник вытягивает шею и видит флажок Министерства на капоте. Он сразу нацепляет на лицо угодливую улыбку и замирает по стойке смирно с видом образцового служаки. Все-таки министерская машина – очень убедительный аргумент.

– Я правительственный врач, – уточняет Бренда, которая прилагает неимоверные усилия, чтобы держаться на ногах. – Я лично наблюдала профессора в связи с глубочайшей секретностью его работы. Приношу вам свои соболезнования.

– Спасибо, доктор, весьма польщен. Я Луи Пиктон. Но входите же. Смерть моего дедушки – огромная потеря для всех нас.

– Лицемер, – комментирует в моей голове виновник торжества. – И дурак к тому же. И манера говорить у него такая, что сразу видно: суетливый и бестолковый скупердяй. То, что я больше всего не люблю.

Мы входим в большую гостиную, где, с криками вырывая друг у друга игрушки, носится орава детей. Один малыш в траурных штанишках вырезал дырки в своей защитной маске и изображает налетчика, стреляя очередями из фарфоровой статуэтки, подставка которой служит ему пулеметом.