Dominium Mundi. Спаситель мира - Франсуа Баранже Страница 32

Не дожидаясь приглашения, Танкред направился к стоявшему у трапа капитану полиции. Тот коротко отсалютовал и сказал:

– Лейтенант Тарентский, думаю, вы знаете, зачем мы здесь?

– Да, мой капитан, – коротко кивнув, ответил Танкред. – Выполняйте свою работу, я не окажу сопротивления.

– Спасибо, лейтенант, – с явным облегчением выдохнул офицер.

Двое полицейских приблизились к Танкреду, чтобы забрать у него оружие. Он отдал, не дрогнув.

– Мы также должны изъять наступательные элементы вашего «Вейнер-Никова», мой лейтенант, – добавил один из военных полицейских с некоторым смущением. – Они тоже считаются боевым снаряжением и…

– А не проще ли мне снять весь экзоскелет?

– Нет, – возразил капитан, тревожным взглядом окинув собирающуюся вокруг них толпу. – Это займет слишком много времени, а мне бы хотелось как можно быстрее покинуть летное поле.

– Понятно, – кивнул Танкред.

Полицейские принялись за извлечение встроенного в боевой комбинезон оружия. Операция заняла несколько минут, и солдаты, которые уже заканчивали высадку из барж, собрались вокруг и наблюдали за этим невеселым зрелищем. Снова поднялся ветер, а с ним и песок, с потрескиванием секущий экзоскелеты.

В какой-то момент кое-кто возмутился происходящим, и послышались протестующие возгласы:

– Нельзя так обращаться с солдатом!

– Тем более с героем войны, как он!

– Вы все, вместе взятые, ему в подметки не годитесь!

– Он всех нас спас, а вы так встречаете его возвращение?

– Лучше бы шли сражаться на фронт, чем накидываться на себе подобных!

Хотя атмосфера накалялась, солдаты все еще держались на расстоянии от взвода военной полиции. И все же, когда капитан подошел к Танкреду со специальными наручниками, блокирующими экзоскафандр, они дали волю гневу. В поднявшемся возмущенном хоре один голос перекрыл все остальные.

– Да черт вас побери, не наденете же вы на него наручники, как на простого преступника!

Это был Льето. Он не только заговорил, но и вышел вперед, и при виде его мощной фигуры несколько полицейских инстинктивно отступили. За ним с крепко сжатыми поднятыми кулаками двинулись другие солдаты, явно настроенные перейти в рукопашную.

– Сволочи, никакого уважения!

– Мы же такого не допустим, парни?

– Отпустите его немедленно!

– Вы его не уведете!

Капитан в замешательстве замер перед Танкредом.

– На вашем месте, – тихо сказал ему Танкред, – я бы забыл про наручники.

Полицейский выпрямился и огляделся вокруг. Под его началом было приблизительно столько же людей, сколько оставалось от 78-го, но на солдат это как будто не производило никакого впечатления, а некоторые уже достали из ножен оружие. Но главное, оцеплявший их полицейский кордон сам в свою очередь был оцеплен другими подразделениями группы, солдаты которых, пусть и не такие разгоряченные, вели себя не менее враждебно. Капитан чувствовал, что ситуация в любую секунду рискует выйти из-под контроля.

– Вы можете что-нибудь сделать? – спросил он Танкреда.

– Для начала уберите наручники, – ответил тот.

Офицер, достаточно опытный, чтобы понимать, что в некоторых случаях лучше не спорить, снова убрал наручники в карман, потом отошел на несколько шагов и знаком приказал двум своим людям, державшим Танкреда за руки, поступить так же.

Лейтенант 78-го п/к тут же повернулся к своему подразделению и сказал достаточно громко, чтобы его услышали все:

– Солдаты, слушайте меня!

Когда люди увидели, что их командир свободен в своих движениях, волнение немного улеглось.

– Солдаты! – продолжал Танкред. – Ваша поддержка очень важна для меня и доказывает, я не напрасно горжусь вами! Вы лучшее подразделение, которым я когда-либо командовал, и я не хочу, чтобы такие достойные люди, как вы, расплачивались за решение, которое я принял вполне сознательно. Это не ваш бой, друзья мои! Дайте полицейским выполнить полученные ими приказы, они не больше, чем вы, ответственны за ошибки наших военачальников!

Раздались кое-какие недовольные голоса, но его слов оказалось достаточно, чтобы напряжение спало. Льето, не двигаясь с места, с печальным и покорным видом смотрел на друга.

– Спасибо, – сказал капитан полиции, снова приближаясь к своему пленнику. – Мне бы хотелось, чтобы все прошло без осложнений.

Танкред повернулся к нему лицом.

– Тогда не будем мешкать, – бросил он устало.

– Вы наверняка чертовски хороший офицер, раз ваши люди так вас уважают. Уверен, что вся эта история простое недоразумение и вы очень скоро к ним вернетесь.

– Боюсь, что нет, – проговорил нормандец глухим от волнения голосом. – Это что угодно, но только не недоразумение.

Глядя прямо перед собой со странно отсутствующим видом, Танкред покинул летное поле в окружении целого подразделения военной полиции. Солдаты расступались, чтобы пропустить их, – без единого возгласа протеста, без единого угрожающего жеста. Внезапно позади, у трапа раздался голос. Это был прапорщик Юбер.

– Солдаты, в честь лейтенанта, по моей команде, смирно!

Звучные хлопки семтаковых перчаток по боевому оружию слились в мощную канонаду, когда солдаты вставали по стойке смирно. Приказу прапорщика подчинились все подразделения.

Камера была маленькой и неудобной, но по сравнению с земными тюремными стандартами НХИ это был номер люкс. Три метра на три, с небольшим окошком наверху, куда просачивался дневной свет, нормальная койка, вполне пристойный туалетный уголок, панель Интра и даже стол с письменными принадлежностями. Танкред был удивлен.

Тем лучше, подумал он, неизвестно, сколько времени я здесь проведу в ожидании суда.

Он бы с удовольствием прилег, чтобы немного передохнуть, но ему пока так и не предоставили возможности снять боевой экзоскелет, а Танкред был уверен, что койка не выдержит такого веса. А уж стул возле стола и подавно. За неимением лучшего он прислонился спиной к стене, сполз вниз, пока не оказался в сидячем положении, и отключил сервомоторы скафандра. Теперь он мог расслабить мускулы, усевшись внутри комбинезона, ставшего жестким.

Закрыв глаза и медленно дыша, Танкред наконец позволил себе поразмышлять над случившимся. Больше всего лейтенанта удивляло собственное расположение духа: он чувствовал себя хорошо, вместо того чтобы чувствовать себя как нельзя плохо. По крайней мере настолько же плохо, как после разжалования на дисциплинарном совете, ведь то, что его ждет, будет, без сомнения, еще хуже. Однако ему было до странности хорошо. В сущности, он даже испытывал облегчение.

Я давно уже должен был это сделать. Все последние пятнадцать лет я убеждал себя, что создан для войны, хотя всем сердцем, всем своим существом ненавидел ее.