Лучи уходят за горизонт. 2001-2091 - Кирилл Фокин Страница 3

Она спускалась на лифте во французский ресторан на седьмом этаже отеля, когда электронный секретарь «Фукуро-M» сообщил о срочном звонке из китайской космической корпорации «Шугуан». Элизабет спокойно поговорила с представительницей «Шугуана», вошла в ресторан и до глубокой ночи вела непринуждённую светскую беседу с хозяевами вечера. Речь шла о последних веяниях в сфере трансформации мозга, эмуляции сознания и разработках искусственного интеллекта уровня человека. Она даже вскользь намекнула, что «Голд Корпорейшн» работает над новым прорывным проектом, а затем со свойственным ей спокойствием сменила тему на обсуждение глобальной политики.

Представители «Голд Корпорейшн» и «Джиан Продакшн Лимитед» принялись рассуждать о реформе ООН и смене руководства Китайской Народной Республики, а Элизабет отвлеклась от разговора, обдумывая скорбное известие. В начале ужина к ней подошли сын и дочь Ле Джиана: их отец не будет присутствовать на завтрашних переговорах. Он умер сегодня днём, пока самолёт Элизабет находился в воздухе. Пятилетняя борьба с Болезнью закончилась неизбежным поражением.

Элизабет опустила глаза в знак сочувствия и подумала, не пустить ли вежливую слезу в его память, но ограничилась горестным выражением лица. Всё-таки слёзы, решила она, будут выглядеть слишком театрально — с другой стороны, все сидящие за столом прекрасно знали, что её первый и единственный муж умер от Болезни, так что небольшое проявление эмоций может оказаться к месту. Элизабет полностью контролировала своё тело и могла потребовать от него любой реакции; хотя Ле Джиана ей было действительно очень жалко. Он был светлым, полным сил и идей человеком, с оптимизмом смотревшим в будущее. Собрался совершить нечто великое — и вдруг умер, умер от неизлечимого и необъяснимого заболевания, с которым можно сколько угодно сражаться, но победить нельзя. По крайней мере, до сих пор это никому не удавалось — последние десять лет врачи бились над лекарством, и «Голд Корпорейшн» тратила на экспериментальную терапию сотни миллионов долларов, но пока безрезультатно. Пока.

За столом кто-то пытался развить эту печальную тему, но она испарилась с первым же явлением официанта, наполнившего бокалы. Дети Ле Джиана гарантировали, что сделка остаётся в силе, что они не разочаруют ни её, ни самого господина Голда, и у Элизабет не было причин им не верить.

От разговора остался неприятный осадок, но она решила не смывать его мысленным приказом. Как любой «новый человек», Элизабет знала, что порой бывает важно прислушиваться к себе и не корректировать лишний раз своё несовершенное сознание. Даже неприятные ощущения и скверные впечатления могут оказать в жизни значительную поддержку — Элизабет, например, никогда не гасила в себе чувство презрения к людям.

Вернувшись в номер и приняв тёплую ванну, она не смогла заснуть. Не отдавая мозгу приказа погрузиться в сон, Элизабет мысленно прокрутила прошедший день во всех подробностях: он запомнится ей как день двух смертей.

Первая смерть — господина Ле Джиана, которого сожрала Болезнь. Ради него Элизабет вернулась в этот отвратительный город, город Пурпурного Человека (она спокойно произнесла его имя), и теперь уже никогда с ним не встретится.

И вторая смерть… Она вспомнила, что ей сказала представительница «Шугуана».

— Элизабет, вы должны узнать одной из первых, до того, как это появится в новостях. Мы потеряли связь с «Зевсом-Четыре». Он ушёл с орбиты Юпитера, и мы его потеряли. «Зевс-Три» отправил зонды, пытаясь его разыскать, но сканирование ничего не дало. Завтра мы делаем официальное заявление.

— Это значит, они все мертвы? — спросила Элизабет.

— Мы не знаем. Скорее всего, мертвы. Нам очень жаль. Космос — это всегда риск.

Да, космос — это всегда риск, и астронавт Нам Ен, отправляясь к Европе, спутнику Юпитера, знал это лучше всех. Человек, с которым Элизабет познакомилась в Касабланке за полгода до старта и влюбилась в него, принял решение. Лёжа на пляже за несколько дней до разлуки, они договорились ловить момент сейчас, но не запоминать его и не вспоминать друг друга. Дать этой любви уйти из их жизней, принадлежащих разным мирам. Он с юных лет грезил этим полётом, и Элизабет знала: если бы не неизбежность прощания, она никогда бы не влюбилась в него.

Элизабет вспомнила, как темнело тогда на пляже, в волнах плескалась парочка беззаботных туристов, а они лежали и молчали, думая о будущем. Он рассказал ей, что отец запретил ему иметь семью, и Нам Ен исполнил это обещание, доверился ему, но ошибся. Улетев с Земли, улетев навсегда (потому что даже если бы он вернулся, он стал бы совсем другим), он хотел оставить частичку себя здесь. Живое человеческое сердце, бьющееся в такт с его сердцем, странствующим меж звёзд, в великой вечной пустоте. Её достаточно представить, чтобы она тебя раздавила.

Элизабет представила. Представила, как белый треугольник, шедевр человеческой мысли, исполинский космический корабль «Зевс-Четыре» взрывается где-то в пустоте. И Нам Ен задыхается, или замерзает, или погибает от перепада давления и закипания крови, или сходит с ума в ожидании того, что его спасут, когда закончилось топливо и отказали средства связи, и понимает, что никто не придёт, и лучше совершить самоубийство, чем бороться с этим ожиданием, а свет далёких звёзд так холоден, и близкое Солнце не согревает, а родная Земля так далеко, и никто, ничто уже не поможет.

Пока он был жив, Элизабет держала данное ему слово. Не вспоминать — это легче сказать, чем сделать, но она почти справилась. Почти.

Теперь она вспоминала его: вспоминала каждый день, проведённый вместе, каждую ночь. Вспоминала, как накануне пуска космического корабля случилась трагедия, и возник вопрос, сообщать ли о ней Нам Ену. Элизабет знала, что Нам Ен может отложить полёт или вообще отказаться от него, если узнает, и потому взяла на себя ответственность и запретила связываться с Нам Еном. Она отпустила его. Она сделала выбор. И теперь он мёртв — из-за неё.

Элизабет испытывала скорбь, печаль и бессильную злость. Она лежала, слушала, как бьётся сердце. Знала, что может успокоиться в любой момент, но не хотела этого. Она хотела страдать. Хотела переживать. Хотела мучиться. Просто потому, что она в этом городе. Просто потому, что это честно.

Элизабет поднялась с кровати, открыла шкаф и достала из кармана пиджака маленький контейнер для лекарств. Она зажала его в руке и зашла в ванную, где автоматически загорелся бледный свет. Пустила воду и замерла перед раковиной. Она открыла контейнер и высыпала на ладонь горсть таблеток. Она изучала их, словно видела впервые, внимательно рассматривала эти синие круглые таблетки: положить на язык и проглотить, запив водой.

Какое не сравнимое ни с чем блаженство опустится на неё, в какую эйфорию она уйдёт на целую вечность — вечность перед собственной смертью. Исчезнут все мысли, которые она боится подавить в себе, время перестанет существовать, Нам Ен оживёт, у них будут дети, и они все растворятся во Вселенной, почувствуют пульс Космоса, взглянут на Землю со стороны, отправятся в долгий путь… И тогда она умрёт, безболезненно, радостно, удовлетворённо…