Лучи уходят за горизонт. 2001-2091 - Кирилл Фокин Страница 2

— А журналисты? На них у меня хватит времени?

— Боюсь, что в перерыве — нет.

— Вычёркивай. Пусть для них я останусь загадкой.

— Вам тяжело будет это сделать, — сказал помощник, тасуя пальцами отметки на планшете, — учитывая, что вы были их любимцем, когда я ещё не родился.

— А что от меня хочет генсек?

— Уточнить детали?

— Мы с ним всё обсудили ещё в Нью-Йорке.

— Хочет сказать, чтобы вы не слишком распускались?

— Точно.

— Чтобы вас правильно поняли.

— Я пятьдесят лет слежу за своими словами и пытаюсь быть политкорректным. С меня хватит.

— Так вы и заявите ему?

— Я скажу, что думаю.

Помощник помолчал.

— В любом случае ещё раз поговорить с ним вам не повредит.

— Да встречусь я с ним, — махнул Иоанн рукой. — Куда я денусь.

— Подтверждаю?

— Давай. Всё равно надо перекусить.

— Отмечаю: обед с самым могущественным человеком в мире…

— Я выпью кофе.

— Вам нельзя.

— Скажу врачу, что мне предложил самый могущественный человек в мире, и я не смог отказаться.

— Скажу вашей дочери.

— Лэтти плевать.

— Я скажу младшей, Федерике.

— Я же тебя уволю, дорогой, — засмеялся Иоанн.

— Мне давно пора найти новую работу, — сказал помощник. — Подъезжаем.

— Спасибо, что сообщил.

— Какое уродливое здание…

С авениды Корриентес они выехали на широкий проспект Девятого июля: в центре небольшой площади, носившей гордое название Республиканской, возвышался знаменитый Обелиск. Светлое напоминание о том, что городу уже больше пятисот лет, сегодня несло на себе отметину современности: огромную и кривую красную надпись «ООН — 4-Й РЕЙХ». Сотрудники правопорядка тщетно пытались её оттереть под улюлюканье протестующих, собравшихся за ограждениями с обеих сторон площади. Гостей Генеральной Ассамблеи они приветствовали знакомыми лозунгами: «КТО СТОРОЖИТ СТОРОЖЕЙ?», «ПОМНИ ТАМАЛЕ!» и «ДОЛОЙ МИРОВОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО!».

Мотоциклисты разъехались в стороны, и серебристый лимузин в одиночестве совершил круг почёта по площади, объехав Обелиск. С другой его стороны Иоанн увидел не менее остроумную надпись: «ГЕНСЕК — это ФЮРЕР». Машина остановилась у входа в новопостроенное здание Организации Объединённых Наций, которое помощник Касидроу обозвал «уродливым». В ясную погоду, сверкая солнечными батареями на крыше и эмблемой ООН, золотистым глобусом в оливковых ветвях на фасаде, здание вполне могло выглядеть пристойно. Но сегодня, в сумрачный день, с оцеплением из полицейских кордонов и роем журналистов у входа, впечатление оно производило действительно убогое.

— Ты просто не видел здание Организации в Лахоре, — сказал Иоанн, наблюдая, как сгрудились над входом дроны прессы и репортёры вступили в борьбу с охраной, стремясь прорваться поближе.

— Нет, — ответил помощник, — тот сарай вы посещали без меня.

— Тебе, наверное, было около пяти лет.

— Мои счастливые годы.

— Нас там чуть не взорвали, — вспомнил Иоанн. — Когда я услышал взрыв, то испугался только того, что моя жизнь оборвётся в какой-то дряхлой двухэтажной хибаре, где даже нет горячей воды.

— Вам повезло.

— Больше я туда не поеду.

— Пойдёмте, — сказал помощник. — Вас ждут.

Телохранитель распахнул дверь, и истошный рёв толпы, щелчки фотоаппаратов и вой сирен навалились на Иоанна. Он вышел и распрямился во весь рост, застёгивая пиджак и дожидаясь, пока помощник выберется следом. Иоанн улыбнулся и помахал рукой нацеленным на него камерам, вспоминая юность. Стараясь оставаться серьёзным, он прошёл в здание ООН, посмеиваясь про себя: всё происходящее напоминало ему премьерный показ фильма с участием голливудских звёзд первой величины, а не эпохальное политическое событие.