Новая Луна - Йен Макдональд Страница 3

— Все их носят, — сказал агент по ознакомлению и акклиматизации из КРЛ. — От Джо Лунницы прямиком из циклера до самого Орла.

Пробудились статусные строки ее Четырех Базисов: воды, пространства, данных и воздуха. С того момента они измеряли и оценивали каждый глоток и сон, каждую мысль и вздох.

К моменту, когда Марина добирается до вершины лестницы, голова у нее плывет. Марина прислоняется к низким перилам, чтобы перевести дух. Перед нею ужасная, заполненная людьми пропасть, блистающая тысячами огней. Квадры Меридиана уходят на километр в глубину и подчиняются обратному социальному порядку: богачи живут внизу, бедняки — наверху. Ультрафиолет, космические лучи, заряженные частицы солнечных вспышек бомбардируют обнаженную поверхность Луны. Радиацию охотно поглощают несколько метров лунного реголита, но высокоэнергетичные космические лучи высекают из почвы каскадные фейерверки вторичных частиц, которые могут повредить человеческую ДНК. Поэтому человеческие обиталища уходят в глубину и граждане живут настолько далеко от поверхности, насколько могут себе позволить. Только промышленные уровни находятся выше Марины Кальцаге, и они почти полностью автоматизированы.

У фальшивых небес прыгает вверх-вниз одинокий серебристый детский шарик, угодивший в ловушку.

Марина Кальцаге идет наверх, чтобы продать содержимое своего мочевого пузыря. Скупщик кивком впускает клиентку в будку. Ее моча скудна, охряного цвета и с вкраплениями. Неужели это следы крови? Мужчина анализирует жидкость на минералы и питательные вещества, рассчитывается. Марина переводит средства на свой сетевой счет. Можно убавить дыхание, присвоить чужую воду, выклянчить еду, но пропускную способность подаянием не заработаешь. Из облачка частиц над левым плечом возникает Хетти, фамильяр Марины. Базовая, бесплатная оболочка, но Марина Кальцаге снова в сети.

— В следующий раз, — шепчет она, продолжая подниматься, направляясь к туманной ловушке. — Я достану фарму в следующий раз, Блейк.

Последние ступеньки Марина преодолевает на четвереньках. Пластиковую конструкцию она соорудила из отборного мусора, который удалось захватить и спрятать до того, как утильботы заббалинов смогли бы использовать его для других целей. Принцип работы древний и надежный. Пластиковая сеть подвешена между опорными балками. Теплый влажный воздух поднимается и в прохладе искусственной ночи порождает мимолетные перистые облака. Туман конденсируется на мелкоячеистой сетке и стекает по ее волокнам в накопительный контейнер, собираясь в достаточном объеме для питья. Глоток поменьше для нее, побольше — для Блейка.

Возле ловушки кто-то есть. Высокий, по-лунному худой мужчина пьет из контейнера.

— Отдай!

Мужчина смотрит на нее и допивает последние капли.

— Это не твое!

У Марины еще остались земные мышцы. Пусть в легких нет воздуха, она справится с этим большим, бледным и хрупким луноцветом.

— Убирайся отсюда. Это мое.

— Уже нет. — В его руке нож. Нож ей не одолеть. — Если я тебя здесь снова увижу, если что-то отсюда пропадет, я тебя порежу на куски и продам.

Марина ничего не может сделать. Никакие действия, слова, угрозы или хитроумные идеи ничего не изменят. Этот мужчина с ножом сразил ее наповал. Она может лишь скрыться с глаз долой, униженная. С каждым шагом, с каждой ступенькой позор давит все тяжелей. На маленькой галерее, с которой Марина увидела летающую женщину, она падает на колени и с судорожной яростью блюет. Рвотные спазмы сухие, натужные и непродуктивные. Внутри нее не осталось ни влаги, ни еды.

Такой вот лунный ап-аут ^[4].

Лукасинью просыпается. Его лицо накрыто прозрачным панцирем, который так близко, что дыхание его туманит. Лукасинью паникует, вскидывает руки, чтобы отбросить штуковину, которая вызывает клаустрофобию. Ощущение тяжести и теплоты распространяется внутри черепа, по задней части головы, вдоль рук, торса. Никакой паники. Спи. Последнее, что он видит, — фигура у изножья кровати. Лукасинью знает: это не призрак, потому что на Луне призраков нет. Ее камни их отвергают, ее радиация и вакуум изгоняют. Призраки — существа хрупкие, сотворенные из дыма, бледных красок и вздохов. Но серая фигура со сложенными руками и впрямь похожа на привидение.

— Мадринья Флавия?

Привидение смотрит на него и улыбается.

Господь не покарает женщину, которая ворует от отчаяния. Марина проходит мимо уличного храма каждый день, возвращаясь от скупщика мочи: вокруг Казанской иконы Божьей Матери светится созвездие пульсирующих биоламп. В каждом из этих пузырьков желе содержится глоток воды. Марина грешит проворно, запихивая их в свой рюкзак. Четыре отдаст Блейку. Его все время мучает жажда.

Прошло всего две недели, но Марине кажется, что она знала Блейка всю жизнь. В нищете время тянется медленно. И нищета — она как лавина. Один маленький промах-камешек вываливается, ударяется о другой, сбивает с места еще несколько, и все скользит, катится прочь. Один отмененный контракт. Однажды из агентства не позвонили. А маленькие цифры на краю ее поля зрения продолжали уменьшаться. Скользили, катились прочь. И вот она начала подниматься по приставным лестницам и каменным ступенькам, все выше по стенам квадры Ориона. Прочь от переплетения мостов и галерей, прочь от широких улиц с апартаментами, по все более крутым ступенькам и лестницам (ибо лифты стоят денег, а на самые высокие уровни и вовсе не ходят), к нависающей громаде штабелей и кубов — Байрру-Алту ^[5]. Разреженный воздух пах фейерверком: вокруг дикий камень, лишь недавно обработанный строительными ботами, да пористое стекло. Пешеходные дорожки опасно виляли мимо дверей-занавесок в каменных клетушках, озаряемых лишь тем светом, который падал сквозь вход и незастекленные окна. Один ложный шаг означал крик, медленно удаляющийся к неоновым огням проспекта Гагарина.

Байрру-Алту менялся с каждым проходящим месяцем, и Марине пришлось долго брести, прежде чем она разыскала жилище Блейка. «Совместная аренда квартир; суточные расходы суммируются», — гласила реклама в каталогах Меридиана.

— Я здесь не задержусь, — сообщила она, окинув взглядом единственную комнату с двумя матрасами из пены с эффектом памяти, пустые пластиковые бутылки из-под воды, валяющиеся на полу подносы от съестного.

— Никто не задерживается, — сказал Блейк. Потом выкатил глаза и согнулся пополам в приступе сокрушительного, бесплодного кашля, содрогаясь всем хилым телом.

Сухой и отрывистый кашель, тот не дал Марине заснуть; Блейк трижды кашлянул, тихонько и почти раздраженно. Потом еще трижды. И еще трижды. И еще трижды. Из-за кашля она бодрствовала все последующие ночи.