Змей и голубка - Шелби Махёрин

Лу

Колдовство, касаясь человека, всегда оставляет след. Большинство людей прежде всего замечают запах: не зловоние гниения и разложения, скорее приторную сладость в ноздрях, острый привкус на языке. Очень немногие чувствуют дрожь в воздухе. Незримый ореол на коже мертвеца. Словно само колдовство все еще рядом, наблюдает и выжидает.

Как живое.

Разумеется, всякий, кому достанет глупости сказать об этом, оказывается на костре.

За год по всей Бельтерре нашли тринадцать тел – по сравнению с прошлыми годами число возросло более чем вдвое. Церковь всеми силами скрывала таинственные обстоятельства каждой из смертей. Известно, что хоронили всех мертвецов в закрытых гробах.

– Вот он. – Коко указала на полного господина в углу. Половину его лица скрывала тень, но плащ из золотой парчи и тяжелый медальон с гербом на шее говорили сами за себя. Прямо на нем повисла полуголая девица, а сам он сидел в кресле неподвижно – ему явно было неуютно. Я не удержалась от усмешки.

Только мадам Лабелль могла оставить такого знатного господина, как Пьер Трамбле́, дожидаться ее в недрах борделя.

– Пойдем. – Коко поманила меня к столу в противоположном углу. – Бабетта должна скоро прийти.

– Каким надменным ослом нужно быть, чтобы надеть золотую парчу в траур? – спросила я.

Коко покосилась на Трамбле и ухмыльнулась.

– Богатым.

Филиппу, дочь Трамбле, нашли седьмой.

Светское общество было потрясено, когда она исчезла посреди ночи, а затем появилась вновь – с перерезанным горлом, на берегу Лё-Меланколи́к. Но хуже всего оказалось даже не это. По королевству поползли слухи о седых волосах Филиппы, о ее сморщенной коже, мутных глазах и скрюченных пальцах. Бедняжку превратили в дряхлую старуху всего в двадцать четыре года. Никто из окружения Трамбле не понимал, как это могло произойти. Кажется, у Филиппы не было врагов, у которых могли бы найтись причины мстить ей так жестоко.

Однако у ее отца за годы торговли колдовскими артефактами их набралось немало.

Смерть дочери служила ему предупреждением – никому не позволено безнаказанно наживаться на ведьмах.

– Bonjour, messieurs ^[1]. – Куртизанка с волосами медового цвета приблизилась к нам, с надеждой порхая ресницами. Я фыркнула, заметив, каким бесстыдным взглядом она одарила Коко. Даже переодетая мужчиной, Коко была удивительно красива. И хоть темную кожу ее рук усеивали шрамы, скрытые под перчатками, лицо Коко оставалось гладким, а черные глаза искрились в полутьме. – Могу ли я соблазнить вас своим обществом?

– Прости, дорогая, – проговорила я самым елейным голосом и похлопала куртизанку по руке – я видела, как другие мужчины так делают. – Но этим утром мы будем заняты. Вскоре к нам должна присоединиться мадемуазель Бабетта.

Грустила куртизанка недолго – мгновение спустя она уже шла к нашему соседу, который с большой охотой принял ее предложение.

– Думаешь, оно у него при себе? – Коко пристально оглядела Трамбле – от лысой макушки до носков лакированных ботинок. Ее взгляд задержался на его пальцах – никаких украшений на них не было. – Бабетта могла и обмануть нас. Все это может оказаться ловушкой.

– Бабетта, возможно, и врунья, но уж никак не дура. Она не сдаст нас раньше, чем мы ей заплатим. – Я наблюдала за прочими куртизанками с мрачным восхищением. Их талии были крепко перетянуты, груди так и вываливались за край выреза, но, казалось, корсеты вовсе не душат их медленно и мучительно – так бодро они плясали вокруг гостей.

Справедливости ради, многие из них и не надели корсеты. А то и вообще не надели ничего.

– Это верно. – Коко вытащила из-под плаща мешочек с монетами и бросила на стол. – Она сдаст нас сразу после.

– Ах, mon amour ^[2], мне больно это слышать. – Бабетта возникла рядом с нами и с улыбкой щелкнула по краю моей шляпы. В отличие от прочих куртизанок, почти всю бледную кожу она прятала под багряным шелком. Толстый слой белил скрывал все остальное – в том числе шрамы. Они змеились по ее рукам и груди тем же узором, что и у Коко. – А еще за десять золотых крон я даже и не подумаю о том, чтобы предать вас.

– Доброе утро, Бабетта. – Хмыкнув, я забросила ногу на стол и откинулась назад, качнувшись на задних ножках стула. – Знаешь, ты удивительным образом всегда появляешься почти мгновенно, стоит нам достать деньги. Ты что, их чуешь? – Я обернулась к Коко, которая скривила губы, пытаясь удержаться от улыбки. – Она как будто их чует, в самом деле.

– Bonjour ^[3], Луиза. – Бабетта поцеловала меня в щеку, а затем наклонилась к Коко и понизила голос. – Козетта, ты, как и всегда, обворожительна.

Коко закатила глаза.

– Ты опоздала.

– Приношу свои извинения. – Бабетта склонила голову, приторно улыбнувшись. – Но я вас не узнала. Мне никогда не понять, к чему таким красавицам наряжаться мужчинами…

– Женщины без сопровождения привлекают слишком много внимания. Ты и сама это знаешь. – Я делано-небрежно побарабанила пальцами по столешнице и насилу улыбнулась. – Любая из нас может оказаться ведьмой.

– Что за вздор! – Бабетта заговорщически подмигнула мне. – Лишь глупец примет двух таких очаровательных дам, как вы, за этих гнусных, жестоких созданий.

– Разумеется. – Я кивнула и натянула шляпу еще ниже. Шрамы Коко и Бабетты выдавали их истинную сущность, но Dames Blanches – Белые дамы – в отличие от них могли показываться на людях без опаски. Вон та женщина с красновато-коричневой кожей, повисшая на Трамбле, запросто может оказаться одной из нас. Или медоволосая куртизанка, которая только что ушла наверх. – Однако Церкви свойственно первым делом обращаться к огню. И лишь потом задавать вопросы. В наше время женщиной быть опасно.

– Не здесь. – Бабетта широко распростерла руки, изогнув уголки губ в усмешке. – Здесь нам ничто не грозит. Здесь нас холят и лелеют. Предложение моей госпожи все еще в силе…

– Твоя госпожа сожгла бы тебя заживо – да и нас заодно, – если бы узнала правду. – Я снова обратила внимание на Трамбле, чье очевидное богатство привлекло к его персоне еще двух куртизанок. Он вежливо пресек их попытки расстегнуть ему штаны. – Нам нужен он.